— Мастер, который их копировал, всё-таки гений, — задумчиво проговорила Кирочка, — он умудрился увидеть в чужом творчестве нечто настолько неожиданное…что оно положило начало новому творчеству. Я думаю, он сделал мальчика с дудочкой вдохновившись вашей коллекцией, господин профессор.
— Помнишь, ты рассказывала мне парадокс про пожар в музее, только я забыл к чему, — вдруг сказал Эрн, — кого же в итоге спасать, кошку или великую картину? Одушевлённую материю или увековеченную информацию? Большинство людей не задумывается о ценности творчества. Они живут, и материальная жизнь для них наивысшая ценность. Кошки все живые, все, конечно, твари божьи, но они по сути одинаковые, пусть каждая из них уникальна, но все они несут одну и ту же глобальную идею… Нет никакой разницы, именно та или другая кошка перебежит дорогу. Материальная жизнь в каком-то смысле неполноценна. Это — великая иллюзия человека, что он может продолжится в своих детях, дети — самостоятельные люди, каждый из которых проживёт собственную жизнь, и, скорее всего, не такую, как ожидают родители; человек может продолжить себя самого лишь в созданной им информации, только она глубоко индивидуальна, неповторима и способна показать другим то, что жило у этого человека внутри…
— Я бы однозначно спас картину, — сгребая со стола ящик со статуэтками, с горячностью провозгласил Боллтон.
ГЛАВА 9
1
— Знаешь, Крайст, — призналась однажды Кира, когда они взяли по чашке кофе во время пересменки, — у меня ведь было не слишком счастливое детство, можно сказать, даже мрачное. Ты помнишь, я кое-что тебе рассказывала. Но… Едва я пришла на службу в Особое Подразделение, всё каким-то загадочным образом переменилось… Трудно даже подобрать подходящее сравнение — будто бы я заснула однажды и до сих пор сплю… Подростком я часто воображала себе, особенно когда у меня были какие-нибудь неприятности, или просто очень грустно делалось, что я просто заснула на самом первом уроке в первом классе, и вот сейчас учительница подойдёт, потреплет меня по плечу и я проснусь, проснусь и начну всё с начала, всё изменю, сделаю по новому, гораздо лучше… Теперь же мне совсем не хочется просыпаться. Порой я чувствую себя такой счастливой, что просто дух захватывает. Даже страшно иногда становится… И вот что я подумала: может, это после визита на озеро Жум-Нэ? Ты слышал что-нибудь об его радужных туманах?
— Что-то такое было… Но ведь это, вроде как, выдумки. Легенда для туристов.
— Почему же мне они помогли?
— Тебе просто удалось в силу туманов поверить в достаточной степени. Вера — великая штука.
— Давай как-нибудь поедем туда, Крайст. Может ты их тоже увидишь…
— Зачем?
— Ну, станешь счастливым… — Кирочку немного смутила столь равнодушная реакция на такое, казалось бы, заманчивое предложение.
— Я и так счастлив, — заявил Крайст, сверкнув киношно белоснежными зубами, — это исключительно субъективное понятие — счастье — оно не имеет ничего общего ни с комфортом существования, ни с наличием или отсутствием каких-либо определённых вещей в жизни. Гипотетически, человек может спать на угольях и быть при этом невероятно счастливым. А другие могут только примеривать чужую ситуацию на себя и делать умозрительные выводы. Я знавал одну женщину, которая постоянно советовала своей лучшей подруге развестись с мужем. Она считала, что подруга в этом браке несчастлива, и ей определённо нужен другой мужчина.
— И что же, подруга развелась?
— Ну нет, конечно же. Её-то собственная жизнь вполне устраивала. Странная это всё таки штука — счастье. Есть по этому поводу одна притча, не помню уже, от кого я её услышал… О дыне, мухе и прекрасной бабочке. Итак…
В южных краях, где очень хорошо и жизнь составляют сплошные удовольствия, катилось жаркое лето. Лежали рядом на солнышке ломтик великолепной сочной сладкой дыни и навозный шарик. Летела мимо муха.
«Ах, какая красивая муха, — восхитилась дыня, — я полюбила эту муху, я хочу, чтобы она на меня села!»
Но муха не почтила своим вниманием дыню и опустилась на соседствовавший с нею навозный шарик. Приревновала дыня:
«Ах ты гадкая, гнусная муха! Совсем что ли дура? Неужто не видишь? Оно то говно, а я дыня! Гляди, какая я сочная и сладкая, медовая… Ну дура!
Но муха осталась равнодушной. Она немного посидела на навозном шарике и улетела.
Некоторое время спустя откуда-то прилетела прекрасная бабочка. Она плавно покружилась над дыней и присела на неё.
«Вообще-то я лежу и жду муху, — обиделась дыня, — тебе чего тут надо? Я хочу, чтобы на меня села именно муха. Убирайся прочь!»
Бабочка, наверное, почувствовала презрение дыни. Она пошевелила яркими тонкими крылышками, вспорхнула и улетела.
Дыня долго лежала на солнце одна и загнила.
«Ах, я несчастная! — причитала она, — источая вместо восхитительного медового аромата скверную вонь, — и зачем я прогнала прочь ту милую бабочку? Никто ко мне больше, к такой ужасной, не прилетит. Я полюбила бабочку! Дорогая бабочка, вернись!»