Он наклоняется и упирается в дверной косяк,
находясь в комнате. Я повторяю его движения и
прижимаюсь к косяку снаружи.
— Я был неправ. Я был молодым идеалистом. Я
не понимал... — Ник морщится. — Я не понимал
твою ценность до тех пор, пока не стало слишком
поздно.
— Мою ценность?
— Твоя ценность для меня, Бренна. Ты
воспламеняешь всё во мне. Всегда воспламеняла. Я
люблю тебя. Никогда не переставал. Я просто...
— Был молодым идеалистом, — повторяю я.
Он кивает.
— И глупцом.
Я изучаю его. Смотрю на белый цвет. Смотрю
на него.
— Ты в авторском ступоре, — произношу я. —
Ты написал последнюю книгу, и все были в восторге.
А теперь у тебя ничего нет.
Он выглядит испуганным.
— Скажи мне, что это не так. — Я убираю
упавшую на глаза седую прядь. Но, подумав,
позволяю ей упасть обратно на глаза, чтобы скрыть
их.
— Это не так, — отвечает он. — Ты знаешь как
нам хорошо вместе. Мы вдохновляем друг друга.
Когда мы вместе, происходит нечто великое.
Я думаю об этом. Он прав, конечно. Мы были
великолепны вместе. Иногда я просыпалась игривой.
Хотела смеяться, флиртовать и проживать историю
любви. Но уже на следующий день меня раздражало,
что на меня кто-то смотрит или говорит со мной.
Ник позволял мне это. Он говорил со мной в те дни, в
которые я хотела говорить. И оставлял меня в покое,
когда я взглядом метала в него кинжалы. Мы
сосуществовали свободно и без усилий. С ним у меня
было общение и любовь, и, в то же время, никто и
никогда не подвергал меня сомнению. Мы были
великолепны вместе. До тех пор, пока Айзек не
научил меня чему-то новому.
Я не хотела, чтобы меня оставили в покое. Я
хотела подвергаться сомнению. Я нуждалась в этом.
Я не знала, что мне нужен человек, который бы
пробрался в моё сердце и понял, почему иногда я
хотела играть, а в другое время жаждала одиночества.
Мне даже не нравилось, когда он э т о делал. Мне
было больно окунуться в себя и увидеть, «
уродливее, чем думаете, намного более эгоистичны,
чем когда -либо сможете себе признаться. Поэтому
вы игнорируете то, что внутри вас. Если вы в этом не
признаётесь, не значит, что этого не существует.
Пока кто-то не приходит и не выворачивает
наизнанку всё, что у вас внутри. Они видят все ваши
тёмные уголки, и принимают их. И говорят, что это
нормально, иметь тёмные углы, вместо того, чтобы
заставлять вас их стыдиться. Айзек не боялся моего
уродства. Он прошёл со мной через взлёты и падения.
В его любви не было никакого осуждения. И вдруг
стало меньше падений и больше взлётов.
Ник достаточно любил меня, чтобы оставить в
покое. Айзек знал меня лучше, чем я сама. Я сказала,
что хочу, чтобы меня оставили в покое, но он знал. Я
сказала, что хочу белизну, но он знал. Он оживил
меня. Он просветил меня. Потому что Айзек — мой
спаситель. Не Ник. Ник был просто большой
любовью. Айзек знал, как исцелить мою душу.
— Нам было хорошо вместе, — говорю я ему.
— Но я не она.
— Я не понимаю, — отвечает он. — Ты ни кто?
— Точно.
— Бренна, в этом нет смысла.
— А был ли он когда-нибудь?
Ник замолкает.
Я качаю головой.
— Во мне для тебя нет смысла. Вот почему ты
оставил меня.
— Я буду стараться ещё сильнее.
— У меня рак. Ты можешь стараться столько,
сколько хочешь, но у меня рак, и меня не будет здесь
уже через год.
Выражение на его лице является смесью из
сожаления и шока.
— Но... Я думал... Я думал, что ты сделала
операцию.
Я никогда не говорила Нику о том, что мне
пришлось удалить грудь, но мой агент и публицист
знали.
Информация
в
писательском
мире
распространяется быстро.
Я запятнала идеальный белый идеализм Ника.
Рак случается, конечно. Но в мире Ника вы
побеждаете его. И потом живёте долго и счастливо.
— У меня обнаружили его снова. Он вернулся.
Четвёртая стадия.
Он начинает запинаться, не может закончить
предложения. Я слышу такие слова как «
— Заткнись, — требую я.
Свечение Ника — эфемерное явление. Он уже
похож на того тупого дебила, который думал, что я
слишком тёмная для его белой комнаты.
— Уже слишком поздно. Рак дал метастазы.
Пока я была там. Он вернулся. Он в моих костях.
— Должно же быть что-то...
Мужчина выглядит таким ужасно несчастным.
— Ты пытаешься спасти меня. Но я не останусь
в живых, чтобы быть твоей музой.
— Почему ты так жестока?
Я смеюсь. Хороший глубокий смех.
— Очарование, одетое в нарциссизм, ты
знаешь, что? Убирайся из моего дома.
— Бренна…
— Вон! — я бью его кулаками в грудь. — Это
больше не моё имя!
— Ты сошла с ума, — настаивает он. — Ты не
сможешь сделать это в одиночку. Позволь мне
помочь тебе.
Я кричу. Он создал монстра, теперь же
собирается встретиться с ним. С каждой маленькой
его частицей.
— Я действительно сошла с ума! Из-за тебя! Я