Испорченная кровь

Когда я оборачиваюсь, Айзек несёт охапку древесины из сарая в дом. «Это не дом», — говорю я себе. — «Это камера посреди пустыни». Что будет, когда мы останемся без пищи? Без топлива для генератора? Я иду обратно к сараю и заглядываю внутрь. Кругом горы из поленьев. Топор упирается о стену недалеко оттуда, где я стою, а на задней стенке сарая несколько больших металлических контейнеров. Я собираюсь исследовать их, когда Айзек возвращается, чтобы взять ещё древесины.

— Что это? — спрашиваю я.

— Дизель, — говорит он, не поднимая головы.

— Для генератора?

— Да, Сенна. Для генератора.

Я не понимаю причину появления резкости в его голосе. Почему он так говорит со мной. Я приседаю рядом с мужчиной, тянусь к поленьям и набираю охапку. Мы возвращаемся вместе и загружаем шкаф в гостиной. Я собираюсь последовать за ним на улицу, когда он останавливает меня.

— Оставайся здесь, — говорит Айзек, касаясь моей руки. — Я принесу остальные.

Если бы он не коснулся моей руки, я бы настояла на том, чтобы помочь. Но есть что-то в его прикосновении. Мужчина что-то говорит мне. Я приседают перед огнём, который он развёл, пока моя дрожь не прекращается. Айзек делает ещё около десяти ходок, прежде чем наш шкаф для поленьев заполняется, а затем начинает выкладывать поленья в углах комнаты. «На случай, если мы окажемся, заперты снова», — думаю я.

— Можем ли мы оставить дверь открытой? Вклинить что-то в дверной косяк, чтобы она не закрылась?

Айзек проводит рукой по затылку. Его одежда грязная и покрыта бесчисленными щепочками.

— И будем ли мы охранять дверь? В случае если кто-то запрёт её посреди ночи?

Я качаю головой.

— Там нет никого, Айзек. Они высадили и бросили нас здесь.

Кажется, что он пытается сказать мне что-то. Это меня бесит. У него всегда была склонность считать меня хрупкой.

— Что, Айзек? — говорю я со злостью в голосе. — Просто скажи.

— Генератор, — отвечает он. — Я видел такие раньше. У них есть подземные резервуары с прилагающейся системой трубок.

Я не поняла его в начале. Генератор... отсутствие окон в задней части дома... система трубок для пополнения дизельного топлива.

— Боже мой, — я опускаюсь на диван и зажимаю голову между колен. Чувствую, что начинаю задыхаться. Слышу шаги Айзека по деревянному полу. Он хватает меня за плечи и поднимает на ноги.

— Посмотри на меня, Сенна.

Я слушаюсь.

— Успокойся. Дыши. Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось, хорошо?

Я киваю. Он трясёт меня, пока наши взгляды не встречаются.

— Хорошо? — снова говорит он.

— Хорошо, — повторяю я за ним. Айзек отпускает меня, но не отходит в сторону. Он притягивает меня в объятия, и я зарываюсь лицом ему в шею.

— Он заполнял этот бак, не так ли? Вот почему нет окон в той части дома.

Молчания Айзека достаточно для подтверждения.

— Вернется ли он? Теперь, когда у нас есть открытая дверь, и мы можем заполнить его сами? — маловероятно. Теперь это наше наказание, когда мы выяснили код? Награда и наказание: «Вы можете выйти на улицу, но теперь это только вопрос времени, прежде чем закончится топливо, и вы замёрзнете». Тик-так, тик-так.

Айзек сжимает меня крепче. Я чувствую, как напряжены его мышцы под моими ладонями.

— Если он вернётся, — говорю я. — Я собираюсь его убить.

Я прекратила резать себя с тех пор, как встретила Айзека. Не знаю, почему. Может быть, потому, что он заставил меня чувствовать, и мне больше не нужно для этого лезвие. Вот зачем мы это делаем, не так ли? Режем себя, чтобы чувствовать? Сапфира бы так и сказала. Дракон и её жизненные нравоучения. «Поскольку люди могут выбирррать, между злом или добррром, в действительности, никто из них не относится ни к той, ни к другой стороне».

Теперь чувств слишком много. Я хочу обратно в свою белую комнату. Что можно противопоставить порезам? Завернуться в кокон и никогда не выходить из него. Я кутаюсь в перину на чердачной кровати, так мы называем это место — чердак. Моя комната. Место, куда похититель перенёс меня, и где переодел в пижаму. Зачем он перенёс меня сюда? Я не знаю, но мне начинает нравиться этот чердак. Музыка почти не слышна, когда я завёрнута в одеяло. «Landscape» играет не переставая. Первая из наших песен. Та, с помощью которой он дал понять, что понимает меня.

— Ты похожа на самокрутку, — говорит Айзек. Он почти никогда не приходит сюда. Я чувствую, как он касается моих волос, торчащих из верхней части моего кокона. Зарываюсь лицом в белое и пытаюсь задушить себя. Я поменялась с ним одеялами. Он взял красное, потому что я не могу на него смотреть.

— Внизу есть кое-что, на что ты должна взглянуть, — сообщает он. Айзек гладит меня по волосам так, что усыпляет меня. Если доктор хочет, чтобы я встала, то должен это прекратить.