Испорченная женщина

И как всегда по понедельникам, у Жана и Катрин ужинают свекровь с Кристианом. Жан начинает беседу. Он с удовольствием слушает свой хорошо поставленный голос, разносящийся по всей столовой. Он убаюкивает всех своими речами, которые доставляют огромное наслаждение его матери, ибо касаются исключительно денег. Причем денег не его банка, а чужих. Денег тех, у кого их так много, что с ними хочется познакомиться поближе. Ведь это такие приятные, такие симпатичные люди! Впрочем, кое с кем из них Жан встречается в клубе «Поло». Когда эта тема иссякает, на смену ей приходит тема власти. Люди, обладающие ею, будь то левые или правые, всегда вызывали восхищение в доме Салернов. А поскольку власть приходит и уходит, нужно уметь вовремя приблизиться к ней или, напротив, отдалиться. В этой требующей сноровки игре Салерны достигли вершин мастерства. Наконец, есть люди, которые всегда на виду: люди, о которых говорит весь Париж и к которым нужно уметь подступиться, чтобы получить величайшую привилегию называть их по имени. Для этого следует иметь обширный круг полезных знакомых, который Салерны пополняют из поколения в поколение. Жан Салерн регулярно заводит новые знакомства, не забывая о том, что никем не следует пренебрегать.

Анриетта вносит блюдо со спаржей под сметанным соусом и кладет ее матери Жана и Катрин. Дети все делают сами, с тех пор как Тома попросил Анриетту больше его не обслуживать. Виржини, как обычно, подражает брату в том, что их бабушка называет «либеральными манерами».

– Что у вас с лицом, Анриетта? – насмешливо и немного язвительно спрашивает свекровь Катрин. – Можно подумать, вы только что встали.

– Я немного простудилась, мадам. Завтра все пройдет.

– Сейчас, однако, не сезон.

– Если Анриетта говорит, что простудилась, значит, так оно и есть, – раздраженно произносит Катрин.

– Кажется, я к вам не обращалась, дорогая невестка! Я разговариваю со своей горничной и была бы очень признательна, если бы вы не вмешивались.

– Я не знала, что наша замечательная Анриетта для вас всего лишь горничная!

– Катрин!

Жан Салерн не любит, когда повышают голос, и тем более – на его мать.

– Что же, теперь будете знать! – резко отвечает старуха и набрасывается на Виржини:

– А ты, давай ешь! А то окажешься в больнице с дистрофией! На тебя и так страшно смотреть!

– Замолчите! – голос Катрин звенит от ярости. – Оставьте мою дочь в покое!

– За всю мою жизнь, Жан, никто еще не говорил со мной таким тоном, как эта бывшая грошовая приживалка! Если бы не ты, она, вообще, оказалась бы на панели! Ах, если бы твой отец был жив!..

– Ну хватит, хватит… – Жан нервно вытирает губы салфеткой и отпивает глоток белого вина.

Виржини еще ниже опускает голову, плечи ее ссутулились. Она не выносит семейных ссор, в особенности, когда видит, как страдает ее мать.

Все ощущают у себя во рту горьковатый вкус спаржи. Мать Жана забывает о хороших манерах и берет спаржу руками. Отрывая зубами кусочек стебелька, она забрызгивается соусом, и тот стекает у нее по подбородку, который все еще подрагивает от гнева. Она шумно дышит.

Тома поочередно смотрит на отца и на бабушку, не зная, кого из них он больше ненавидит. Затем, буквально испепелив старуху взглядом, он глухо произносит:

– Не смейте оскорблять мою мать! – И, повернувшись к отцу, добавляет: – Тебе, конечно, все равно, что твоя мать оскорбляет мою?

Жан вновь молча проводит салфеткой по губам.

– Да скажи же что-нибудь, вместо того чтобы изображать равнодушие!

– Тома, марш в свою комнату! – Голос Жана звучит твердо и холодно.

– Идиот несчастный! Ты никогда ничего не поймешь! – От ярости у Тома на глазах выступают слезы. Он выбегает из комнаты. Катрин идет за ним. Лицо ее мертвенно-бледное, глаза – пустые.

Тем временем Кристиан Салерн заговорщически подмигивает Виржини, и та, резко отодвинувшись на стуле, бросает на дядю полный ненависти взгляд. Затем встает, медленно доходит до двери и закрывается в своей комнате. Из-за двери доносятся отчаянные рыдания, нарушающие тишину длинного полутемного коридора.

Семейный ужин, равно как и завтрак, приготовленный Катрин для Оливье, остался нетронутым. Словно все вдруг разом потеряли аппетит.

21

МАССОН любит эти ранние утренние часы в большой, выложенной плиткой и пропахшей антисептиком комнате Центральной лаборатории судебной полиции, где он обычно проводит первое совещание по каждому новому делу. Доктор Вормс, заведующий биохимическим отделом, уже пришел. Они ждут еще доктора Трана, эксперта из Института судебной медицины на набережной Рапе. Тран и Вормс неоднократно работали вместе по уголовным делам и знают, что Массон предпочитает встречаться с ними именно здесь, в здании Центральной лаборатории на улице Данциг. Для Массона эти первые собрания всегда были чем-то вроде обращения к пророкам: именно отсюда зачастую открывается путь, которым нужно следовать, даже если он и полон препятствий.