Испорченные дети

Я сильно рассчитывала на пребывание Ксавье в нашем доме. Хотя совсем немного времени прошло после моего возвращения под отчий кров и после того, как я вновь соприкоснулась с нашей семьей, совсем немного прошло и после той бессонной ночи, которая как-то оглушила меня, вместе с тем принеся облегчение, я уже успела убедить себя, что по крайней мере от Ксавье мне зла не будет. С удивившей меня самое горячностью я тянулась к этому новому для меня лицу, ибо, хотя мы были с Ксавье на "ты", я его почти не знала. Я хотела сделать его своим другом. И взамен тайно поклялась себе любить и охранять его, быть ему поддержкой. Я не могла, просто не могла позволить нашей семье на моих глазах столкнуть этого новоявленного Даниила в ров львиный.

Как знать, не был ли продиктован мой план кампании отчасти эгоизмом? Хотела ли я в действительности уберечь беззащитного юношу, не подозревавшего о кознях Буссарделей, или просто-напросто мне улыбалась мысль оставить наших в дураках? А возможно также, пройдя через внутренний кризис, разрешившийся смятением и одиночеством, я просто радовалась возможности уцепиться за что-нибудь или за кого-нибудь.

В первые дни мне не удалось привести свой план в исполнение. Назавтра после приезда Ксавье отправился в Фонтенбло, где жили его дядя с теткой и двоюродные братья по материнской линии.

- Погости у них до самого раута, детка! - посоветовала тетя Эмма.Отдай, так сказать, родственный долг семье мамы, а затем будешь только наш, только буссарделевский.

Все эти дни она упивалась приготовлениями к рауту. Велела открыть парадную половину. Церемония ее открытия происходила не более десяти раз в году по случаю периодически повторявшихся больших семейных обедов, в дни обедов, которые давались деловым людям, а также ради того, что тетя Эмма вплоть до самой своей кончины будет именовать "нашими раутами".

Парадной половиной назывался весь первый этаж. Состояла она из картинной галереи, из двух салонов, причем один был огромный, из столовой, бильярдной и библиотеки. Эти апартаменты были наиболее характерными для всего особняка. Именно здесь царил орнаментальный разгул, еще более бредовый, чем на фасаде дома. Целые каскады вздыбленного кондитерского крема, да еще разукрашенного золотом, низвергались со стен, струились вдоль Карнизов и вновь сливались в середине плафонов. Эта чудовищная смесь была нелепо дозирована: в первом салоне процветал стиль Помпадур, во втором Людовика XIV, тогда как столовая была выдержана в средневековом духе, а библиотека, неизвестно почему, тяготела к Тюдорам; весь этот разнобой объединяла общая безвкусица и бесконечное повторение определенных мотивов, отражавших личность декоратора, что придавало парадной половине даже какую-то цельность.

Тем не менее шесть комнат, разные по размеру, различно расположенные, с различным освещением, обладали множеством преимуществ: в маленьком салоне весь день стояло солнце, из большого три стеклянные двери вели на каменное крыльцо, а оттуда в сад; столовая, которая тянулась через весь особняк, выходила одновременно и во двор и в парк. Эта часть дома была наиболее приятной; но обычно стояла она запертой. Семья жила на втором этаже, где помещались так называемые малая столовая, малая гостиная и курительная комната, а также личные покои бабуси, и на третьем, где были комнаты тети Эммы, дяди Теодора, моих родителей и наши бывшие детские. Так как кухни находились в подвале, передняя была единственным на первом этаже местом, где в будни чувствовалось присутствие живых людей.

Таким образом, все здание возносилось над анфиладой пустовавших комнат, как обычный жилой дом - над пустующим торговым помещением. Нередко, сидя в своей келье на четвертом этаже, я при мысли о том, что подо мною лежат чуть ли не пятнадцать метров пустоты, ощущала какое-то неясное беспокойство, даже головокружение.

В ожидании праздника, который затеяли в честь Ксавье, тетя Эмма открыла двери этого спящего царства. Оно сразу же заполнилось ее торопливыми шагами, ее трубным голосом, ее властными распоряжениями, ее криками на прислугу и полотеров. А поскольку предполагались танцы, сняли все ковры, унесли мебель, и в этом пустынном пространстве звонкое, как в лесу, эхо отдаленным гулом отвечало на тетины вопли.

Но в самом дальнем конце анфилады, комнат продолжал мирно дремать один весьма своеобразный уголок, который избежал общей побудки, ибо уже давно впал в немилость и находился в запустения. Я имею в виду наш зимний сад.

Стеклянные его стены вздымались между северным крылом особняка и соседним домом, который фактически представлял собой тоже особняк, но в отличие от нашего был скопирован с виллы Боргезе. Никто из нас не заглядывал в эту душную теплицу, за исключением садовника. А он гордился своим претенциозным творением - ботаническим садом в миниатюре. Тут были две лужайки, разделенные тропинкой, приводившей к гроту. Среди газона, где не водилось насекомых и который был похож поэтому на декорацию, неподвижно возвышались папоротники, араукарии и латании.