— Я знаю. — Это единственные слова, которые могу произнести, потому что слезы жгут уголки моих глаз, а горло сжимается.
Я ненавижу, что Илай прав.
Я ненавижу, что я такое клише. Сколько нас таких, кто бродит по земле и ждет, что Бен Розенберг напишет нам? Мы должны создать группу поддержки. Сделать футболки. Плакать друг у друга на плечах, глядя на его вырезанные в натуральную величину фигуры.
Мне должно быть стыдно быть членом этой группы, но это не так. Может быть, это нормально — быть клише, стремиться к чему-то, что может быть недостижимо. Я знаю, каково это — прожить двадцать пять лет в безопасности. Я знаю, каково это — стоять в стороне и смотреть, как другие, казалось бы, более достойные девушки добиваются парня.
Суть моего пожелания на день рождения заключалась в том, что я хочу, чтобы этот год был другим. Забавно, но если бы кто-то спросил меня сейчас, в этот момент, буду ли я идти вперед, зная, что есть большая вероятность того, что Бен погубит меня, разрушит мою жизнь, оставит меня с разбитым сердцем и печалью, я бы все равно нажала на газ и сделала прыжок, хотя бы для того, чтобы посмотреть, что произойдет.
Кого волнует, если я шлепнусь о землю? У меня есть остаток жизни, чтобы восстановиться. Я буду старой и изможденной, раскачиваясь взад-вперед на своем крыльце и мечтая о том времени, когда я почти заполучила Бена Розенберга. И да, даже в старости все еще буду носить футболку группы поддержки, истертую до дыр.
***
Сегодня суббота, и сегодня утром Бен должен быть волонтером. Я почти не спала, мне так не терпелось увидеть его снова. Я вскочила с постели с таким энтузиазмом, что готова была разразиться песней. Надеваю белое платье-свитер с длинными рукавами и коричневые кожаные ботинки. Я говорю себе, что на самом деле не делаю прическу, а просто слегка завиваю волосы. Этот макияж — то, что я обычно делаю для любого рабочего дня, только... немного оживленный. Сегодня суббота, в конце концов! Все хотят чувствовать себя красивыми по субботам!
Я нахожусь в зале, готовлюсь к рассказу для малышей, когда слышу, как позади меня открывается дверь. Библиотека открывается только через час. Возможно, это Ленни, охранник, проверяет меня, но он предпочитает держаться в стороне. Он любит смотреть спортивные передачи по маленькому телевизору за своим столом. Иногда, когда его команда вырывается вперед, его радостный вопль разносится по всему зданию.
Кроме того, я знаю, что это не Ленни. Знаю это так же, как и то, что небо голубое, земля круглая, а день сменяет ночь. Это Бен. Это Бен идет позади меня, и мне нужно повернуться, чтобы обратиться к нему, иначе все станет неловко.
Я оглядываюсь через плечо, выбирая место на стене позади нас. Это гарантирует, что я не выставлю себя полной дурой.
— Доброе утро. Вон там кофе и бублики.
Я указываю на боковой столик, где тщательно приготовила для нас завтрак. Теперь, когда смотрю на это с его точки зрения, это выглядит немного напряженно. Там пять различных видов рогаликов. Два вида масла. Салфетки разложены веером.
Он улыбается.
— О, я тоже принес бублики.
Я набираюсь смелости и смотрю на него, и, конечно, у него есть свой коричневый бумажный пакет, но я зацикливаюсь не на этом. Боже, Бен. Он одет в темные джинсы и черную футболку. Его волосы немного взъерошены, вовсе не такие идеальные, как он укладывает их в течение недели. Его челюсть чисто выбрита.
О, я таращусь. Бен замечает это, но, к счастью, спасает мое достоинство, протягивая пакет.
— Но эти особенные, — говорит он, размахивая ими. — Бублики с извинениями.
Его губы на грани улыбки.
— Правда?
— За понедельник.
Я сглатываю, не желая снова вникать во все это. Возвращаюсь к текущей задаче и качаю головой.
— О, это не проблема. Я тоже была виновата в том, что предложила такую чушь об Энди. Это было...
Он подходит ко мне сзади.
— Я связался с ним, как ты и просила.
Я зажмуриваю глаза, желая, чтобы мы могли просто пропустить весь этот разговор.
— Прости, Мэдисон, он...
— Нет, все в порядке.
Почему слезы собираются в моих глазах?
— Он зациклился на Арианне.
— Я понимаю. Я имею в виду, что мы с Энди не собирались встречаться. — Мой самоуничижительный смех причиняет боль.
По какой-то безумной причине это похоже на отказ, хотя я знаю всем сердцем, что это не так. Я не хочу Энди, но теперь знаю, что Энди не хочет меня, и это больно, потому что… почему Энди не хочет меня? Я не так уж плоха!
— Вы двое не подходили друг другу, — говорит Бен, словно пытаясь облегчить мои страдания.
Если он хочет облегчить мои страдания, ему стоит попробовать надеть бумажный пакет на голову. Прикрыть часть этого очарования. Вот это бы облегчило мои страдания.
— Какие рогалики ты купила? — спрашивает он, меняя тему.
— Разные. А ты?
— То же самое. Мэдисон?
— Да?
Он касается моего плеча.
— Для тебя есть хороший парень. Это просто не Энди.
Бен говорит так уверенно, что я действительно ему верю.
Ух-ты, как неловко. Интересно, что Энди сказал ему, когда он рассказал обо всем этом. Если он смеялся, я умру прямо здесь и сейчас.
— Хочешь есть? — мягко спрашивает он.