Исповедь

То, что произошло дальше, Данила не забудет до конца своих дней. Борис встал на край площадки, раскинул руки, словно птица, и… Он словно взлетел сначала вверх, и у Данилы затеплилась сумасшедшая надежда… Но потом рухнул вниз так стремительно, что, когда звук глухого удара долетел до Данилы, его разум все еще отказывался верить в произошедшее…

Он не сразу справился с собой. Пока солнце не скользнуло за горизонт, он стоял в оцепенении. Мысль о том, чтобы пойти к Борису, была невыносима. Но еще более невыносимой была мысль, что он виноват…

Борис лежал на камнях лицом вверх. И камни вокруг были забрызганы кровью. Но белый альбомный лист, лежащий возле самой его головы рисунком вниз, оставался девственно-чистым. Ни одна капля крови не коснулась его, словно он был заколдован.

Данила поднял бумагу. Руки его дрожали. Он боялся теперь даже мельком взглянуть на нее. В полной темноте ему пришлось возвращаться назад, к дому. Первым делом он спрятал лист в папку и положил ее под тюфяк, на котором спал. Петраков стоял неподвижно у двери, словно часовой, но по-прежнему не шевелился.

* * *

Данила похоронил Бориса у самого подножия утеса. «Так вот, — думал он, — каково на самом деле подножие Твое! Я искал счастья и радости, а нашел лишь смерть и безумие! И все это сотворил я, и я один во всем виноват…» Он глотал слезы, засыпая своего веселого друга землей. За тот час, что он работал лопатой, слезы выжгли его сердце, и он не скупился на проклятия Тому, кто, по его убеждению, мог бы быть гораздо менее жесток.

Вернувшись домой, он попытался отвести Петракова в дом. Но тот, похоже, не мог самостоятельно двигаться. Тогда Данила поднял его на руки и отнес на кровать. Петраков так и не пошевелился — лежал в неестественной позе: с поднятыми руками и скрюченными пальцами. Ноги его по-прежнему были полусогнуты. Глаза погасли. Если утром в них стояло безумие, то теперь светилась лишь пустота. Безумие опустошило его душу. В ней не осталось ничего. Петраков в одночасье постарел. Его седеющие волосы сделались совсем белыми. «Но он, по крайней мере, жив, — подумал Данила. — И я нужен ему».

В тот день ему казалось, что он теперь всю жизнь проживет здесь в лесной избушке, рядом с сумасшедшим другом, который столько лет был его наставником. Он должен искупить свой грех, и это искупление затянется на долгие годы. Только смерть станет последним шагом в этом искуплении.

Данила вышел на поляну и развел костер. Он должен был немедленно спалить рисунок. Нет никакого имени Бога. Есть только дьявол, который сует свой нос в дела человеческие. Человек слаб и глуп. Когда ему кажется, что он поднимается к небу и прислушивается к Его голосу, он всего лишь спускается к собственной Тени и беседует с дьяволом.

Языки пламени рвались вверх, к небу, сухие поленья трещали так громко, что заглушали дребезжание осколков его разбитого сердца.

Этот ключ — в никуда. Он сожжет, уничтожит его. Чтобы никто больше никогда не пострадал.

Огонь призывно гудел, но Данила медлил. Все, к чему он стремился так долго, все, чему радовался, все, чего боялся, рухнуло за сегодняшний день. Произошел обвал. Впереди зияла бесцельная пустота. Дорога брала начало у его ног, и он мог пойти на все четыре стороны, но что толку коптить бездушное небо, если нет цели, если нет смысла, а главное — веры.

Костер догорел к середине ночи.

Данила не сжег лист.

Он оставил его себе, как безнадежно больной припасает яд на тот случай, когда больше не в силах будет выносить страданий, причиненных болезнью. Если Петраков погибнет, знак станет последним шагом на пути искупления. Он покончит с собой таким образом.

На следующий день Данила поднялся ни свет ни заря. Петракова в доме не было, и у него затеплилась надежда… Но стоило ему выйти, как надежда тут же обратилась в ничто. Петраков сидел, прислонившись спиной к березе, и пустыми глазами смотрел на пепелище.

Данила сварил кашу и попытался покормить друга. Он уговаривал, заталкивал ложку тому в рот, он кричал, топал ногами и плакал как ребенок, но каша только стекала изо рта Петракова, а взгляд оставался пустым и безжизненным.

Данила упал на траву и завыл. Без еды Петраков умрет через несколько дней, и он ничего не сможет сделать, как только смотреть на медленную смерть своего наставника. Но ведь должен же быть какой-нибудь выход! Он не вынесет еще одной смерти!

Взвалив Петракова на плечи, Данила прошел что-то около километра, когда понял: ему не осилить дорогу. Он был худым и роста небольшого. Петраков был тяжелее него в два раза. Даниле пришлось вернуться в дом и принести старое одеяло. Еще два километра он тащил друга волоком по земле, поминутно останавливаясь, чтобы передохнуть. У реки Шалы он устроился на ночлег. Ногу Петракова продел в петлю, а другой конец веревки обмотал вокруг пояса. Не хватало еще, чтобы он пропал куда-нибудь утром. До ближайшей деревни нужно было пройти еще километров десять. А завтра с утра — переправиться через реку. Сегодня ему это было уже не под силу…