Исповедь

Андрей поднял букет и швырнул в сторону. «Дура, — сказал он ей. — Может быть, еще памятник поставим, чтобы все знали…» Действительно, цветы — это неосмотрительно. Ведь даже холмика могильного нет. Землю утрамбовали, чтобы никаких следов, нам всем угрожает опасность быть привлеченными. Слово «расстрел» впервые вызывает у меня тошноту, как если бы относилось непосредственно ко мне. Но все-таки Андрей был непростительно груб. Разве так можно? Но он переволновался за нас, я понимаю. Он ведь был на работе вместе с Женей, поэтому, если что, им-то как раз ничего не грозит.

В эту ночь я не смогла уснуть. Я сидела на кровати и думала о том, что Лешка теперь лежит в земле. Страх перед смертью, перед той, которая придет за каждым из нас и каждого уложит в глухую могилу, парализовал мою душу.

Я вышла к Андрею на крыльцо. Он курил одну папиросу за другой. Я положила ему голову на плечо и только тогда заметила, что его колотит почти также, как и меня.

— Что бы мы без тебя делали? — всхлипывая, сказала я. — Даже не знаю, что бы мы делали…

Он порывисто обнял меня и прижал к себе. Мы так давно не были близки с ним, что, несмотря на все ужасы прошедшего дня, я почувствовала вдруг безумное влечение к нему. Мы целовались как сумасшедшие, вопреки нашему уставу, впервые за те месяцы, что провели на Алтае.

Эта близость не имела ничего общего с любовью или нежностью. Эта ночь не походила ни на одну из тех ночей, которые мы провели вместе в Ленинграде в нашей общей спальне, неистовство страсти, которую я внезапно испытала, имеет лишь одно оправдание: смерть была так ужасна, что мне любой ценой нужно было утвердиться в этой жизни, доказать самой себе, что я жива.

То, что он изменяет мне с Женей, не имело больше никакого значения. (Не будь он моим мужем, меня вряд ли остановило бы и это обстоятельство.) Я была ранена страхом, и кровь хлестала из раны. Средства в таких случаях не выбирают. А Андрей был средством, способным дать мне возможность выжить… Меня поймет лишь тот, кто закопал близкого человека в лесу, а потом затаптывал землю, чувствуя под ногами его лицо, его руки, его глаза… чтобы никто никогда не явился сюда прочитать над ним молитву…

Страсть моя и вполовину осталась неудовлетворенной и еще долго туманила мне голову. Но потом я пришла в себя и стала прислушиваться к тому, что уже давно говорит мне Андрей.