Исповедь

Самый нежелательный вид исповеди получается тогда, когда к ней приступает человек, хотя и чуждый преступлений и, пожалуй, грубых страстей, не несущий в своей совести горьких укоризн, а взирающий на себя так: «Жить безгрешным невозможно; я грешил и грешить, конечно, буду не нарочно, а по слабости, но ведь иначе и быть не может; что же я буду особенно убиваться о содеянных грехах, когда с завтрашнего дня примусь за то же самое? Не отрицаю Таинства Причащения, но принимаю его по послушанию христианскому учению, а явной для души своей пользы не ощущал и, вероятно, ощущать не буду. Все, осужденное Евангелием, и я признаю грехом; не лгу, когда отвечаю священнику: “грешен”; но думаю, что, если б этих двух Таинств и не было бы, то я был бы, пожалуй, не хуже и не лучше, чем я пребываю, принимая их ежегодно или через 3-4 года”. Так выразить свое настроение не все решаются и не все могут, особенно малограмотные. Но чувствуют так многие. И, однако, это указание не противоречит тем, с которых мы начали свои советы духовнику, когда заявляем, что исповедующиеся примут его слова как Божии глаголы, и что никогда христианин не бывает так подготовлен и склонен восприять доброе влияние, как в минуты исповеди.

Дело в том, что изложенное сейчас равнодушное и безотрадное настроение мирянина складывается в его душе по причине неопытности духовника, не сумевшего пробудить в нем укоры совести, сознание себя тяжким грешником пред Богом и ближними. Из вышесказанного следует, что такое пробуждение достигается чрез раскрытие грешнику его господствующей страсти, которой он часто, даже по большей части, в себе и не подозревает, но ведь для сего потребна исповедь продолжительная, а пока возможность таковой не организована, и духовнику приходится ограничиваться либо выслушиванием собственных признаний кающегося, либо задавать вопросы об отдельных грехах. Как может он пробудить в нем глубокое чувство виновности и настойчивое желание приняться за борьбу с собой и озаботиться спасением души своей? Это ведь особенно трудно, если заведомо преступных деяний у человека не было, но нет и прямого стремления к Богу и к добродетели.

В подобных случаях тот из духовников исполнит свою задачу, который откроет кающемуся глаза на такие грехи, которых он не замечает и не ценит ни во что, но которые причиняют много зла ближнему или очень строго осуждены учением Христовым. Переходя теперь к рассмотрению отдельных грехов, мы полагаем, что с подобных-то грехов пастырь и должен начинать свои вопросы. Какие же это вопросы?

А вот, когда кающийся заявляет, что он человек верующий, то духовник его спросит: “Не скрывали ли вы это ради ложного стыда и страха пред людьми? Вы знаете, что во времена еще мучеников те христиане, которые заявляли свое отречение от веры Христовой и не исповедовали Господа Иисуса Христа пред мучителями из страха истязаний и казни, отлучались от Церкви на 20 лет, а те, которые поступали так не в опасности смертной казни, а ради земных расчетов или боясь насмешек, отлучались на всю жизнь и только пред кончиной сподоблялись принятия в Церковь и Святого Причащения, или проводили дни свои в постоянном оплакивании своего отречения, как делал апостол Петр, проливавший слезы покаяния при каждом ночном пении петуха во все дни своей жизни: иже бо аще постыдится Мене, и Моих словес, в роде сем (Мк. 8, 38) и т.д.

Конечно, если духовник лично знает пришедшего и то, что он именно в этом грешен, то его опрос может быть настойчивее и речь о сем продолжительнее. Но и незнакомому он может пояснить, если тот не помнит за собой случаев прямого и нарочитого сокрытия своей веры и представления себя человеком безрелигиозным, что грозные слова Христовы падают не только на того, кто прямо отрекается от веры, но и на того, кто постыдится Его исповедать: в этом грехе повинны и те, кто скрывает от знакомых, что он говеет, ходит в церковь, кто постыдится перекрестить лоб пред обедом или проходя мимо храма, не желая, чтобы люди знали, что он — человек верующий. Полезно ему напомнить, что магометане тогда именно умножают свои молитвы, когда бывают среди неверных, например на палубах пароходов и молятся с особенным усердием, когда пассажиры осыпают молящихся насмешками, ибо перенесение этих насмешек они почитают нарочито угодным для Аллаха подвигом.