Исповедь

10. С этого открылся ход мыслям, которые я жевал и пережевывал: я хотел вот-вот напасть на сумасбродов, живущих этим заработком, осмеять их и опровергнуть, но боялся, что, возражая мне, они скажут, что или Фирмин мне, или отец ему сказали неправду. Поэтому я стал внимательно наблюдать за близнецами, которые в большинстве случаев появляются на свет один за другим через такой короткий промежуток времени, что, как бы ни было велико, по настояниям математиков, его значение, но наблюсти его человеческим глазом невозможно, а тем более отметить в записи, которую должен поглядеть математик[370], чтобы его предсказание было правдиво. Правдивым оно и не будет, потому что, глядя на ту же самую запись, он должен был бы сказать Исаву и Иакову одно и то же, а ведь судьба обоих была вовсе неодинаковой. Он, следовательно, сказал бы неправду, а если бы сказал правду, то должен был сказать не одно и то же, хотя и глядел в одну в ту же запись: значит, правду он сказал бы, руководясь не наукой, а случайно.

Ты же, Господи, правящий миром по всей справедливости, тайно внушаешь – спрашивающие и отвечающие об этом и не подозревают – дать спрашивающему такой ответ, какой надлежит ему услышать по тайным заслугам его души – ответ, идущий из глубины праведного суда Твоего. Пусть же не отвечает на него человек: «Что это?», «Как это?»; пусть не отвечает, пусть не отвечает: он только человек.

VII

11. Так освободил Ты меня, Помощник мой, от этих пут, но я продолжал искать, откуда зло, и выхода не было. Ты же не позволял волнению мыслей унести меня прочь от моей веры: Ты существуешь, и сущность Твоя неизменяема. Ты печешься о людях и судишь их, и в Христе, Сыне Твоем, Господе нашем, а также в Священном Писании, которое Церковь Твоя незыблемо утверждает. Ты дал путь к спасению и будущей жизни. Эта вера окрепла и непоколебимо жила в душе моей, и все же, не зная покоя, спрашивал я себя, откуда зло. Боже мой! Как мучилось родовыми схватками сердце мое, как оно стонало! И к нему приклонил Ты ухо Свое, но я об этом не знал. Упорно искал я в молчании, но громкие вопли поднимались к Тебе, Милосердному, – безмолвные душевные терзания мои[371]. Ты знал, что я терплю, люди – нет. Как мало язык мой доводил об этом до ушей самых близких друзей моих! Разве тревога души моей, передать которую не хватило бы мне ни времени, ни слов, была им слышна? Все обращалось к слуху Твоему: «я кричал от терзания сердца моего, перед Тобой желание мое, и света очей моих не было у меня»[372]. Ибо он был внутри, а я жил вовне; свет этот не в пространстве[373]. А я обращал внимание только на то, что занимает место в пространстве, и не находил там места для отдыха; мир вещественный не принимал меня так, чтобы я мог сказать: «довольно, хорошо», и не отпускал вернуться туда, где мне «довольно» было бы и «хорошо». Я стоял выше этого мира и ниже Тебя, и Ты, Господи, истинная Радость, мне, Тебе покорному, покорил бы всю тварь, стоящую ниже меня. Таково было истинное соотношение, и тут по середине пролегал путь к спасению: оставаться «по образу Твоему» и, служа Тебе, господствовать над телом[374].

Когда же я горделиво восставал на Тебя и шел против Хозяина «под толстым щитом своим»[375], тогда этот низший мир вздымался выше меня и на меня наваливался: не было пощады и не было передышки[376]. Сбившейся вместе кучей вставало со всех сторон перед моими глазами тварное; а перед мыслью, преграждая дорогу назад, – его подобия; мне будто говорили: «куда идешь, недостойный и грязный?» И всё это росло из моей раны, ибо «смирил Ты гордого, как раненого»[377]: надменность моя отделила меня от Тебя, и на лице, слишком надутом, закрылись глаза.

VIII

12. Ты же, Господи, «пребываешь вовек», но «не вовек гневаешься на нас»[378], ибо пожалел Ты прах и пепел и угодно было в очах Твоих преобразить безобразие мое. Ты колол сердце мое стрекалом Своим, чтобы не было мне покоя, пока не уверюсь в Тебе внутренним зрением. Опадала надутость от тайного врачевания Твоего, и расстроенное, помутившееся зрение души моей со дня на день восстанавливалось от едкой мази целительных страданий.

IX

13. И прежде всего, Ты пожелал показать мне, как «Ты противишься гордым, смиренным же даешь благодать»[379], и как Ты милосерд, явив людям путь смирения, ибо «Слово стало плотью и обитало среди людей»[380]. Ты доставил мне через одного человека, надутого чудовищной гордостью, некоторые книги платоников, переведенные с греческого на латинский[381].