Исповедь

Маркс: Перед моей комнатой — бухта Средиземного моря, алжирская гавань, виллы, амфитеатром поднимающиеся по холмам (у подножия холмов — лощины, выше — другие холмы); вдали — горы; отчетливо видны, между прочим, снежные вершины за Матифу — в горах Кабилии — самые высокие вершины Джурджура… Нет ничего более волшебного, чем эта панорама, воздух, растительность. В восемь часов утра — удивительная смесь Европы и Африки… Интересная игра красок на волнах в красивой бухте, образующей почти правильный отрезок эллипса: белоснежный прибой, окаймленный морской водой, превратившейся из голубой в зеленую… Вечером чудесные картины — освещенная луной бухта… Не могу налюбоваться видом моря с моей галереи… Для меня не было бы ничего более волшебного, чем город Алжир летом и весной, особенно же его окрестности, я чувствовал бы себя, как в «Тысяче и одной ночи», если бы был здоров и если бы все, кто мне дорог (в особенности внуки), были со мной…

— И наконец, последний вопрос: если Вы допускаете ошибки, легко ли способны признать их?

Маркс: Я в любое время готов признаться в своей ошибке. «Nihil humani a me alienum puto».

«Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо» — этой мудрости уже более двух тысяч лет. Впервые она прозвучала с древних подмостков в пьесе Публия Теренция «Самоистязатель». В устах же Маркса она получает свое особое наполнение — здесь всемерное стремление к человеческой простоте и решительное противоядие подозрительной непогрешимости.

К творениям знаменитого римского драматурга-комедиографа Маркс обращается неоднократно и, пожалуй, чаще всего цитирует «Девушку с Андроса». «Nine illae lacrimae» (Вот отчего эти слезы). Звучащая в этих крылатых словах саркастическая догадка приходится к месту и в философских разоблачениях Дюринга, и в борьбе с профессиональными шантажистами, подбирающимися к Интернационалу, да и в насмешливой самодиагностике.

…Любимое изречение! Ответы дочерей здесь выстраиваются в поразительно точный логический ряд близ отцовских слов: Женни — «Будь верен самому себе», Лаура — «Познай самого себя», Элеонора — «Стремись вперед».

Ваш любимый девиз — DE OMNIBUS DUBITANDUM

Доводилось ли читателю встречать иронические стихи про некоего живущего рядом с нами счастливца, который остается счастливым ровно до той поры, пока не закрадывается в душу к нему «неприятный червячок» сомнения — и тут начинается «сплошная маета», «бессонница», «неврозы», образуется «трещина в семье» — словом, дело подходит к последней черте терпения. Стоит, однако, покончить со «зловредным червячком» — «И герой наш — не герой, не гений, вновь свободно коротает век»; ясна и мораль сатирика: «Человек, не ведающий сомнений, стало быть, счастливый человек».

Воспринимая подобные резоны, мы можем представить себе, какой силой духа, какой мощью должна обладать натура, дерзко вознесшаяся над сонливым будничным покоем, осознанно жаждущая жизнепроявления по бескомпромиссному закону: подвергай все сомнению!

Еще в начале своего пути Маркс приходит к убеждению, что обрести новый мир можно «только посредством критики старого мира», что исчерпало себя время бесплодного мудрствования, когда философы «имели в своем письменном столе разрешение всех загадок, и глупому непосвященному миру оставалось только раскрыть рот, чтобы ловить жареных рябчиков абсолютной науки»; что философия становится мирской, а само философское сознание уже формируется и раскрывается в водовороте борьбы. Новое направление, которое прокладывает будущий учитель коммунизма — не намеренное провозглашение «раз навсегда готовых решений для веек грядущих времен»; он считает бесполезным умозрительное «конструирование будущего»; оно видит свою настоятельную задачу в «беспощадной критике всего существующего, беспощадной в двух смыслах: эта критика не страшится собственных выводов и не отступает перед столкновением с властями предержащими».

Вот откуда начинается ариаднина нить Марксова поиска великих человеческих истин и справедливого человеческого мира. Его сомнение — всегда открытие, его критика — всегда созидание. Он будто специально позаботился о том, чтобы как можно легче, даже внешне, прослеживалась эта нить в каждой из вершин его творчества.