Исповедь без прощения

– Ты бы зашел сегодня, – ласково улыбалась она оперуполномоченному, – у меня столько всего с праздников осталось: и шампанское, и водка… Про закуску вообще не говорю. Посидим, как в былые времена. А то, может, подольше задержишься. Жене скажешь, что у тебя дежурство или усиление…

Потом женщина посмотрела в окно на автомобиль и приветливо помахала рукой Салганову, который остался за рулем.

Переоформили документы быстро. Бывший автовладелец опустился на заднее сиденье, рядом со своим приятелем, и поднял руки, показывая наручники:

– Ну, теперь браслеты снимете?

– До дома тебя отвезем, – ответил Салганов, – там и снимем.

Ехали недолго и молча. Только когда остановились возле кирпичной пятиэтажки, Мошканов приказал:

– Выходим по одному.

Сначала сняли наручники с прежнего владельца «Ауди» и попросили отойти подальше, потом отпустили и второго парня.

– Счастливо оставаться, – крикнул в окно участковый, – мой совет: не появляйтесь больше в нашем городе.

«Ауди» унеслась. Парни переглянулись, и тот, который только что расстался со своим автомобилем, произнес:

– Я адрес этого опера по доверке запомнил. Так что сегодня вечером навестим… хотя…

Он не договорил, потому что рядом притормозил автомобиль. Открылась дверца, и сидящий внутри человек махнул рукой:

– Быстро сюда оба!

Парни послушно подошли.

– О чем с ментами базарили? – спросил человек в машине.

– Да ни о чем… Лоханулись мы немного. Попали в засаду, нас взяла группа захвата. Но мы сами выпутались, откупились, отдали свою тачку… Нас и отпустили… Только теперь валить надо, а за невыполненный заказ – аванс вернем. Дома деньги.

– Повезло вам. Добрые менты попались. А что вы им про заказ сказали?

– Ничего! Да нас и не допрашивали. Отвезли сюда, проверили документы и заставили тачку на опера переписать.

– Будете теперь пешком ходить. Ну, чего встали! Вперед, за деньгами.

Парни направились к дому. А человек, сидящий в машине, поднес к уху мобильный и произнес негромко:

– Сейчас они поднимутся. Встречай. Вася приказал валить обоих.

«Ауди» поставили на охраняемую стоянку. Мошканов с Салгановым обошли автомобиль, заглянули в багажное отделение.

– Хорошая машина, – признал участковый, – только все равно как-то неправильно это…

– Ты чего? Бандитов жалеешь?! Ну, доставили бы мы их в отдел. Они бы заявили, что нашли эти пушки. Проверили бы их, послали запрос в Украину. А если бы оттуда сообщили, что за этими типами ничего нет? И что дальше? Забрали бы они свою тачку и катались бы в свое удовольствие. Преступления бы совершали. А так хоть сразу уедут домой… И мы не в обиде. Короче, завтра поедем на рынок. У меня есть один перекупщик. Двенадцать тысяч баксов за нее дадут, не меньше. Две отдаем нотариусу, а десятку делим пополам.

– А чего так много нотариусу?

– Потому что пригодится еще. Я давно думаю чем-нибудь таким заняться: квартирами или машинами, как сегодня… Маринка, которая у нотариуса нам помогла, намекала как-то. Так и сказала, что столько ханыг вокруг, которые пользу обществу не приносят, а квартиры в собственности имеют… А ведь им все равно где жить: хоть здесь, хоть за городом. За городом, кстати, даже лучше – воздух свежий и самогон дешевый…

– А вдруг Хворостинин этот позвонит в отдел и спросит, как те уроды, которых он сдал?

– Да кто он такой? Чего перед ним отчитываться? Кому он звонил? Кто фиксировал его вызов? Ну, скажет, что позвонил он участковому Салганову, спросят тебя, а ты напишешь объяснительную, что у подозреваемых документы в порядке: в розыске не числятся, и вообще приличные люди, разве что курили на детской площадке, но ведь это не повод для задержания, а пушки Хворостинину померещились…

Глава 17

На следующий день состоялись похороны Владислава Копатько. Народу на кладбище собралось немало. Заместителей убитого генерального директора и начальников отделов пригласили особо, а почти все остальные работники «Профсервиса» явились на всякий случай, или поглазеть, и стояли в сторонке.

Среди тех, кто пришел проводить в последний путь молодого руководителя управляющей компании, был и вице-губернатор, и глава районной администрации, и чиновники мэрии. Собралось много молодежи, среди которых, впрочем, особо скорбящих не наблюдалось. Ребята перебрасывались какими-то фразами, бесконечно разговаривали по мобильным телефонам или слушали музыку в наушниках. Возле могилы скорбно застыла лишь одна девушка – Кристина Лексукова. На ней была темная вуаль и черная траурная соболья шуба. Кристину поддерживал отец, вице-губернатор, и мать, разглядывающая суетящихся приятелей погибшего жениха дочери с видом явного неудовольствия.

Пожидаева немного опоздала, и, когда подошла к Петру Ивановичу, чтобы выразить свои соболезнования, тот спросил:

– Василий Никифорович с вами не приехал?

Людмила Захаровна покачала головой:

– Он не посещает массовых мероприятий.

Копатько вздохнул и помрачнел.