Исповедь добровольного импотента

По общепринятым меркам пить я не умею. Я так не считаю. Просто моя мера лежит за пределом самоконтроля. Пока я себя контролирую, я пью умеренно, но стоит мне перейти эту неуловимую грань, я начинаю прикладываться без удержу до естественного изнеможения. И вот в этот отрезок беспамятства, от безудержности до изнеможения, я веду себя так, что у всех складывается мнение, что я не умею пить. А как я могу вести себя иначе, если я себя не контролирую?! Конечно, если начинать Новую жизнь, то лучше бы избавиться от этой фатальности, но только не потому, что кто-то считает, что я это делаю плохо, а потому, что из этого не выходит ничего хорошего. Ну а что может получиться хорошего, если человек, приняв несколько стаканов портвейна, начинает наконец делать то, что ему хочется и говорить то, что он про себя и про других думает?

«Дзинь!..» – встрепенулся колокольчик над открывающейся дверью.

Я отложил бутерброд и обернулся…

Мама родная!

Боже праведный!!

Силы Небесные!!!

В кафе входили две…….. КЛАУСТРОФОБИИ!

Да-да, именно это слово наиболее полно отразило мое первое эмоциональное впечатление. Потому что в его фонетике слышались два других слова – «Страус» и «снобия» (сноб женского рода), которые точно выражали то, что я видел: маленькие головки на длиннющих ногах!

– Здесь довольно гадко, – прокурлыкала рыжая «клаустрофобия» своей бритоголовой подружке, когда обе проходили мимо меня, вернее не мимо, а сквозь. Ведь для того, чтобы пройти мимо чего-нибудь, необходимо наличие чего-либо. А для них я был абсолютное ничто! Но когда?! Когда именно произошла эта идентификация?! Ведь если предположить, что до нашей встречи я существовал как потенциальное нечто, что-то вроде ноумена, то, следовательно, при встречи, должен был иметь место момент познания в результате которого я (ноумен) и превратился бы в феномен, а конкретно – в абсолютный ноль!

Но этого момента не было. Я не мог ошибиться. Его не было! Если бы он был, пусть даже самый незначительный – отметка боковым зрением или движение интуиции – я бы уловил. Я бы обязательно почувствовал!

Но… безразличие было совершенным.

Я не существовал для них – в принципе.

Совершенно верно! Ведь их принцип – выживай! И кто «живее» всех «живых» – тот и принц! А какой же я принц, если для меня жизнь – смерть! Нет, женщину не проведешь. Истинно утверждение: женщина – венец творений! Я их называю – «санитары человечества». Если бы не они, мы давно бы уж плюнули на эту цивилизацию и добровольно вымерли. А они кропотливо отбирают из нас самых пригодных для жизни, сгоняют в стадо и приручают. О, для этого у них есть такое!.. Для этого у них есть все: и Форма, и Содержание!

Взволнованный, я поднял свой граненый кубок и произнес:

– За женщину! В которой слились – Сладкая Иллюзия и Суровая Истина!

– Вы поэт? – обратился ко мне битюг в белой рубашке и при «бабочке», когда я опустил стакан.

«Чувствует себя принцем в своем бутербродном королевстве», – промямлилась хмельная мысль.

Вслух:

– Да. Трагический.

– Почитаете?

Клаустрофобии одновременно издали звук «пыф!».

– С удовольствием, – заносчиво согласился я. – Разрешите представить вам драму в двух лицах!

Уронив стул, я поднялся и продекламировал:

Тенором:

Тятя, тятя, наши сети
притащили мертвеца!
Оп-ца лям-ца дри-ца-ца!

Басом:

Не глумитесь, сорванцы!
Все мы, в сущности, пловцы.

– Попсово! – высказалось белое пятно при «бабочке».

Клаустрофобии активно отгораживались сигаретным дымом.

Мне стало стыдно (мало выпил), и я гордо вышел. Стыдно за то, что хотелось любви и сочувствия от этих странных существ, моих современников. Хотелось безосновательно – за здорово живешь. И сразу. Хотелось. Ох, как хотелось!

23.53 – У мусорного контейнера.

На улице было черно и тихо. Лишь одинокая ворона металась у мусорного контейнера и истерично вопила.

«Сына потеряла», – решил я, слушая ее вопли.

И вдруг – вспомнил:

Кладбище. Теплый весенний день. Юная трава. Расстеленное желтое покрывало завалено пирогами, разноцветными яйцами, пестрой карамелью. В центре – Великан-кулич. Вокруг покрывала – мама, папа, деда, баба, тетки, дяди – все живы и молоды, и все хохочут, просто умирают со смеху. Это я, четырехлетний, случайно выхлебал рюмку красного вина и теперь резвился, как ошалевший от радости щенок, на сочной траве.

– Артист! Чисто клоун! – восклицали прохожие и хохотали вместе со всеми.

А уж я старался, уж я выделывал! И все кружилось у меня перед глазами веселым хороводом – небо, солнце, деревья и хохочущие лица… Было ли это когда?! Возможно ли это вообще?!..

«Нет… Не осилить мне Новой Жизни, – с каким-то облегчением и тихим, нарастающим ликованием подумал я. – Да и зачем она мне… Ведь я человек пропащий… Пропал я на том весеннем кладбище… или еще раньше… Заплутал в звездных рощах – и нет меня… Нет… Ну и слава Богу!»

00.00 – Tам же.