Исповедь добровольного импотента

Ее неожиданная и резкая решительность загипнотизировали меня.

- Конечно, Клара, я все сделаю, - сказал я, слабо улыбаясь. - А вы расскажете мне о Ван Гоге.

Прошла неделя. Я уже почти успокоился, как вдруг:

- Веденеева к замполиту! - пронеслось по роте поздно вечером в пятницу.

Я почистил зубы, застегнул крючок на воротничке, подтянул ремень, рассправил гармошку на сапогах и отправился в штаб.

- По вашему приказанию...

- Проходи, садись, - оборвал мой доклад майор Коновал.

В кабинете, отделанном деревом, было уютно. Пахло коньяком и дорогими сигаретами. Я прошел и сел насупротив.

- Куришь? - спросил Коновал и двинул в мою сторону пачку "Мальборо".

Я недавно бросил из-за обострившегося гастрита, но даже если бы у меня была язва... Короче, мы закурили.

- Из дома пишут?

Я поперхнулся:

- Мгу.

- Как там у них?

- Все нормально.

- Девчонка пишет?

- Уже нет.

- Причины?

- Замужество.

- Ясно.

Коновал бросил в пепельнуцу фильтр - все, что осталось от сигареты после пары затяжек - и выложил оба своих кулака на полированную поверхность стола. Кулаки были большие и розовые. Коновал, вообще, весь был большой и розовый, а волос на голове желтый.

- Не буду темнить, Веденеев, на тебя выписана... увольнительная. На субботу и на воскресение. Получается на два дня. Задача простая - побелить потолок у библиотекарши на квартире. А теперь поговорим как мужчина с мужчиной. Скажу прямо, человек она, конечно, что и говорить, башковитый. Но сам понимаешь, как-никак, но она, вроде как, еще и женщина... Короче, сынок, действуй по обстановке. Понимаешь, ситуация вышла из-под контроля, теперь все от тебя зависит. От твоей, если можно так выразиться, человечности.

Коновал вспотел. Я совсем засмущался от его, если можно так выразиться, мучительно-серьезной доверительности.

- Ну, уяснил задачу?

- Так точно, товарищ майор, - пролепетал я.

- Молодец... Как звать-то тебя?

- Игорь.

- Иди, отдыхай, Игорек, - сказал майор Коновал и протянул мне свою пачку "Мальборо".

До дембеля она будет храниться у меня в тумбочке.

Я весь испереживался, пытаясь уяснить себе, что же происходит - Клара не женщина, увольнительная не самоволка, я иду к ней белить потолок, но она ведет себя не адекватно, вот и майор Коновал намекал на человечность ничего не сходилось! Обессилев, я уснул еще до отбоя и не раздеваясь. Меня никто не тронул. А утром разбудил сам старшина.

- Иди в каптерку, - сказал Вертоух, глядя на меня совсем не по-военному, - там Трофим для тебя все приготовил. Оденешься, потом бегом в столовую, подойдешь к Алиеву, он тебя покормит. Увольнительная на КПП.

- Спасибо, товарищ старшина, - сказал я, и мне первый раз захотелось остаться в части.

- Хм... спасибо говорит, - вдруг улыбнулся старшина. - Ты откуда родом-то, Веденеев?

- Из Башкирии.

- Знаю. Воздух у вас там чистый, потому что хвойных лесов много. А хвоя - она, брат, похлеще дуста на любого микроба действует.

- И пахнет лучше, - ответил я в тон старшине, чтобы отблагодарить за заботу.

- Ну, это кому как. На вкус и цвет товарищей нет. А вот микроб - он для всех зараза. Ну ладно, действуй, Веденеев, только не оставляй следов.

И ушел.

Следов? Каких еще следов? От побелки? Или... Дальше думать не хотелось.

Трофим нарядил меня в новенькую парадную форму из своих фондов. Но перед этим он выложил передо мной свежий комплект гражданского нижьего белья, т. е. майку, трусы и носки в одном пакете.

- Мейд ин Поланд, - сказал Трофим. - Пусть "духи" простирнут потом и вернешь. А если честно, зема, не завидую я тебе.

- Кончай, Трофим, - обрезал я.

- Да я-то кончу, а вот ты...

Я взял фуражку и вышел. Трофим догнал меня на крыльце казармы.

- На вот деньги на фаныч, - сунул он мне в руку свернутую купюру, - все полегче будет, и еще старшина просил передать, что если на вечерней проверке тебя не будет, значит не будет. Увольнительная у тебя завтра заканчивается. Бывай.

И ушел.

Алиев выставил передо мной тарелку жареной картошки, полбуханки белого хлеба, полстакана сметаны, две порции сливочного масла, яйцо и кружку горячего какао.

- Как, ты говоришь, ее имя, а? - спросил он, когда я отставил от себя пустую тарелку.

- Клара, - ответил я и намазал первую шайбу сливочного масла на белую горбушку.

- Не русская, а?

Алиев был красивый азербайджанский мужчина-хлеборез. Я его никогда не видел в форме. Он всегда ходил в белоснежном костюме, который ему специально пошил наш полковой швей.

- Не знаю, - коротко ответил я, потому что решил заделать себе двойной Цукунфтсмузик, и мне не хотел отвлекаться.

- Слушай, я ее видел. Но, клянусь аллахом, не обращал внимания.

Я молчал и ел.

- Слушай, хочешь честно скажу, я бы лучше на пятнадцать суток к Чубу пошел, чем в такое увольнение, клянусь аллахом, а!

Сержант Чуб был грозой гарнизонной гауптвахты. И гордые чеченцы, и шумные азербайджанцы, и вдумчивые молчаливые прибалты, и безалаберные русские - все мы опасались маленького скрытного паренька с Западной Украины.

- Поэтому тебя и не послали, - ответил я и вышел из-за стола.

Двойной Цукунфтсмузик под какао сделал свое дело. Я обрел бодрость духа.

На КПП меня поджидал Чуб.