Исповедь экономического убийцы

Я колебался в том, как мне квалифицировать этих людей – как заговорщиков или како некое тесное братство, сложившееся в процессе доминирования над миром. Тем не менее, некоторое время спустя, я начал уподоблять их южанам-плантаторам накануне Гражданской войны. Это были люди, образовавшие добровольную ассоциацию и объединенные общими убеждениями и общим коммерческим интересом, а вовсе не тайная группа, встречающаяся в укромных местах со зловещими намерениями. Автократы-плантаторы выросли вместе со своими слугами и рабами и были воспитаны в убеждении в том, что их естественным правом и даже обязанностью является забота о «язычниках» и их приобщение к вере господ и господскому образу жизни. Даже если рабство претило им в философском смысле, они могли бы подобно Томасу Джефферсону оправдать его жизненной необходимостью, крах которой кончится социально-экономическим хаосом. Лидеры современных олигархий, которых я теперь называл корпоратократами, казалось, использовали ту же логику.

Я также начал задаваться вопросом, кто извлекает выгоду из войны и массового производства оружия, от загрязнения рек и разрушения туземной экологии и культур? Я начал искать, кто извлекает выгоду от смерти сотен тысяч людей от недостатка продовольствия, питьевой воды или вполне излечимых болезней. Со временем я понял, что в конечном счете – никто, но в блиэжайшей перспективе – те, кто находится на верху пирамиды – в том числе, я и мои боссы – кажется, выгоду извлекают, по крайней мере, материальную.

Это вызвало несколько вопросов: Почему эта ситуация сохраняется? Почему она сохраняется стоьл долго? Заключен ли ответ в старинной поговорке «право – у сильного», то есть, те, кто обладает властью, стремятся увековечить систему?

Но похоже было, что одной власти недостаточно, чтобы воспроизводить ситуацию. И хотя суждение о том, что сила порождает право, многое объясняло, я чувствовал, что тут есть что-то еще.

Я вспомнил своего университетского профессора из школы бизнеса, родом из Северной Индии, который читал лекции об ограниченности ресурсов, о непрерывно возрастающих потребностях и о принципах рабского труда. Согласно этому профессору, все успешные капиталистические системы включают иерархии с жесткими инстанциями, с очень немногочисленной верхушкой, спускающей команды подчиненным, и огромной армией рабочих внизу, которые в современных терминах вполне могут быть классифицированы как рабы. В конечном счете, я понял тогда, что мы поощряем эту систему, потому что корпоратократия убедила нас, что Бог дал нам право поместить нескольких людей на вершину капиталистической пирамиды и экспортировать нашу систему по всему миру.

Разумеется, мы не первые, кто делал подобное. Список практиков начинается с империй Северной Африки, Ближнего Востока и Азии и продолжается после Персии, Греции и Рима христианскими крестовыми походами и строителями европейских империй послеколумбовой эры. Это движение к империи было и остается причиной большинства войн, загрязнений, голода, исчезновения видов и геноцида. И всегда остается грязным пятном на совести и благосостоянии граждан империй, способствуя социальным недугам и заканчиваясь самыми высокими процентами самубийств, употребления наркотиков и насилия.

Я очень напряженно думал над этими вопросами, но избегал задумываться о своей роли во всем этом. Я пробовал думать о себе не как об ЭКе, но просто как о главном экономисте. Это звучало настолько законопослушно, что если бы я нуждался в каком-либо подтверждении, мне достаточно было взглянуть на корешки моих зарплатных чеков, все они были выписаны MAIN, частной корпорации. Я не получал ни пенни от АНБ или любого другого правительственного агентства. И я убедил себя. Почти.

Однажды днем Бруно вызвал меня к себе в кабинет. Он прошелся позади моего стула и похлопал меня по плечу: «Вы проделали прекрасную работу, – промурлыкал он. – Чтобы показать вам, как высоко мы вас ценим, мы предоставляем вам некую возможность, кое-что, чего добиваются лишь немногие люди, даже вдвое старше вас».

Глава 10. Президент и герой Панамы

Поздним апрельским вечером 1972 г. я приземлился в международном аэропорту Панамы Токумен. Как это было принято в те времена, мы с несколькими менеджерами взяли одно такси и, так как я говорил по-испански, мне пришлось сесть на переднее сиденье. Я безучастно смотрел вперед через ветровое стекло такси. Сквозь дождь фары высветили большой придорожный плакат с портретом красивого мужчины с густыми бровями и горящими глазами. Один край его шляпы был лихо заломлен. Я узнал нынешнего любимца Панамы Омара Торрихоса.

Я подготовился к этой поездке на свой обычный манер, посещая секцию указателей Бостонской публичной библиотеки. Я знал, что одной из причин популярности Торрихоса у населения было то, что он был тверд в защите панамского самоуправления и требованиях суверенитета над Панаским Каналом. Он был убежден, что под его руководством страна избежит позорных ловушек, нередких в ее истории.