Но?
Человек — это животное. Каждый несет в себе божественное предназначение, у каждого есть возможность добавить что-то от себя и одарить этим мир. Мудрость и креативность наших трудов кажутся мне бесконечными. Бесконечной может быть также наша лень. Так же, как и наша глупость. Большинство людей просто-напросто выбирают образ жизни червяка, пустой и не имеющий цели, а я не собираюсь оплакивать людей, которые впустую тратят дар жизни.
Я надеюсь, убивать ты их не собираешься…
Мир отлично сам себя очищает.
Может, это звучит несколько безразлично. День ото дня мы насыщаемся картинами смерти и страданий, но я бы соврал, если бы ответил, что такая информация глубоко трогает меня. Во мне есть сострадание, но оно появляется в основном тогда, когда меня что-то связывает с теми, кто страдает. Но если кто-то будет убеждать, что его одинаково трогает как смерть, свидетелем которой он является, которая влияет на его близких, так и смерть кого-то на другой стороне земного шара, о которой он узнал из телевизора, то он, естественно, соврет. Я же не собираюсь никому пудрить мозг.
Неужели тебя не трогает смерть на другой стороне земного шара?
Это не значит, что я пожимаю плечами и усмехаюсь. Я не бесчувственный. Такие истории дают тему для размышлений. Я просто принимаю смерть. Это часть цикла. Мы рождаемся и умираем. Мы чувствуем и счастье, и страдание. Войны, конфликты, катаклизмы, болезни — все это часть нашей жизни.
И лейкемия тоже?
Конечно. Я сам не считал болезнь метафорическим воплощением зла. Была для меня просто врагом. Тем, что я должен победить.
Ты победил рак, Томаш Дзюбинский нет. Как получилось, что вы сдружились?
Все началось с его письма, присланного на электронную почту.
Ты ему написал?
Нет. Это он мне написал, когда узнал, что я болен. Я ответил, и дальше все пошло само собой. Я рассмотрел человека за маской безжалостной акулы бизнеса. Вдруг оказалось, что все то, что нас разделяло, в свете последних событий, смерти — просто глупости.
Вы выяснили все недоразумения?
Не было такой необходимости. Мы переписывались, много разговаривали по телефону. Без обиняков или намерений делать бизнес. Мы могли часами разговаривать о еде, о спорте, обо всем. Мы играли в одной лиге, у нас был общий враг. Он боролся с лимфомой, я с лейкемией.
Кому удавалось легче?
Казалось, что ему. Его часто отпускали из больницы. Он все время работал, организовывал концерты и ездил по миру. Он был болен в течении долгого времени, освоился со своей болезнью и хорошо умел скрыть, что ему плохо. Я понял это потом, когда мы встретились.
Как это произошло?
Меня перевели в Гливице на облучение. Еще раньше я написал ему, что буду там лечиться на протяжении некоторого времени. У меня в голове крутилось, что и он там лежит. Он мне ответил, что лежит в больнице в Катовице. Я удивился, но не придал значения. Наконец, когда я собрался ехать в Гливице, я снова ему позвонил. Тогда он признался, что лежит в той самой больнице, куда я еду. До сих пор не понимаю, почему он пытался это скрыть. Наверное, потому, что он находился в гораздо более плохом состоянии, чем хотел казаться во время наших разговоров. Может, ему просто было стыдно.
Но вы встретились?
Да. Договорились встретиться сразу, как я приеду. Честно говоря, он выглядел не лучшим образом. Каждый, кто был с ним знаком, знал, что он был довольно крупным парнем. Он просто был сильным. Такое у него было строение тела. Однако тогда в Гливице я увидел только тень Дзюбы. И был поражен тем, что болезнь сделала из сильного мужчины узника Освенцима. Он был очень худой, очень бледный. Мне показалось, что передо мной стоит смерть.
А сам разговор? Каким он был?
Он был другим, не таким, как по телефону. Как будто снял маску и перестал прятаться. В нем не оставалось ни капли жизни.
Ты ему об этом сказал?
Нет, я не хотел его расстроить. Скорее, это он много говорил о моем внешнем виде. Наверное, был удивлен тем, что я так хорошо держусь.
А ты держался?
Я чувствовал себя отлично. Если вообще в такой ситуации можно чувствовать себя хорошо. Я выглядел посвежевшим после приличной дозы стероидной терапии, с десятью килограммами на лице. Оно так распухло, словно его в улей сунули. Меня было просто много. Но настрой был боевым. Я чувствовал, что это финишная прямая. Меня ждало еще облучение. Или нет: это я ждал облучения. С открытым ртом.