Исповедь флотского офицера. Сокровенное о превратностях судьбы и катаклизмах времени

В такие институты на первичные должности или на должности среднего звена офицеры назначались не по талантам, а по наличию ленинградского жилья или по блату. Такая же обстановка была и в военных институтах и лабораториях Москвы и Московской области. Ситуация безвыходная и тупиковая. Целый год прошел в тревожном ожидании. Кадровики молчали, а самостоятельных поисков я не вел, потому что не имел высокопоставленных связей. И вдруг, в марте 1980 года меня вызвали в отдел кадров Флотилии подводных лодок и сообщили, что если я согласен, то буду назначен военным инженером на секретный подмосковный объект, который называется Аналитическим центром ВМФ. Местоположение этого объекта кадровики не сообщали, но я уже мысленно прыгал от восторга, потому что объект находился под Москвой, а значит, и недалеко от дома моих престарелых родителей. Лучше и невозможно было придумать. Я тут же дал согласие и стал дожидаться приказа Главкома ВМФ о своем переводе. Мысль, что я буду жить недалеко от Москвы, а главное, недалеко, в пределах 400–500 километров от моей малой родины и дома родителей в Тамбовской области, была для меня живительным бальзамом.

Я и не мечтал после службы на Северном флоте о такой жизненной удаче. Естественно, что я готов был разбиться в лепешку и служить хотя по 24 часа в сутки, чтобы моя мечта поскорее осуществилась. Главным же в этой мечте была не должность, а возможность получить квартиру и осесть в Подмосковье, вблизи от родительского деревенского дома. Мне нравилась служба на лодке и нравилась жизнь на Крайнем Севере, в трижды закрытом военном городке Гаджиево. К концу службы, примерно за два года до перевода, я даже получил приличную трехкомнатную служебную квартиру. Но навечно связывать свою жизнь с городком Гаджиево я не собирался. Здесь даже не было своего кладбища. Умерших жителей хоронили на кладбище города Полярного, расположенного за 25 километров от Гаджиева. Была и другая проблема, довлеющая надо мной, словно дамоклов меч. В предпенсионном возрасте, т. е. через 4–5 лет, мне могли и отказать в переводе.

Кто же возьмет на службу предпенсионного офицера, не имеющего собственного жилья и прописки? В ещё более ужасное положение я мог попасть в случае внезапной тяжелой болезни и полной демобилизации. Мы с женой были родом из одной деревни под городом Тамбовом, и в нашей большой стране СССР не имели своего собственного угла. Нигде и никакого! Реальной программы обеспечения жильем демобилизованных по болезни или по выслуге лет офицеров в масштабе всей страны не было. Конечно, если бы, демобилизовавшись по болезни, я прибыл вместе с семьей в город Тамбов, поближе к родителям, то меня там поставили на очередь на получение жилья. Вот только дождаться получения квартиры даже через 5—10 лет ожидания не было никакой возможности. Всю оставшуюся жизнь я так и таскал бы свою семью по съемным углам и чужим квартирам. Ещё более неприемлемым вариантом был возврат в родительский деревенский дом. Да, я очень любил тогда и люблю сейчас свою малую родину. Но вернуться больному офицеру с женой и двумя детьми в деревенский дом престарелых родителей, лишенный всяких удобств, кроме печного отопления, было бы для меня непереносимым позором.

Позор ещё можно пережить, но там я не мог найти никакой работы по своей инженерной специальности. Оставалось только запить горькую и умереть от пьянства, разделив свою офицерскую судьбу заслуженного подводника Северного флота с судьбой многих моих деревенских сверстников, которые бросили школу, а затем «вклюнулись» в алкоголь, а теперь отдыхают и спят вечным сном на деревенском кладбище. Вот по этим причинам жилье стало главной целью моего перевода с атомной подводной лодки и в какой-то момент, главным смыслом моей жизни. В тревоге за свое будущее и в желании как можно скорее получить жилье для своей семьи, я сдал дела начальника РТС РПК СН «К-423» и получил командировочное предписание на убытие к новому месту службы.

2. Удивительный переход с атомной подводной лодки в бурную жизнь столицы