Исповедь Камелии

– Можете. Но не сегодня, когда хоронят вашего мужа. Не прибавляйте лишних поводов для пересудов, прошу вас. Его нет, а вам... вам жить. Вам и вашим детям, подумайте о них. Умоляю вас, поедемте!

– Не могу, – повернулась к ней Прасковья Ильинична, но голову опустила низко, коснувшись подбородком груди. – Они знают. Они все знают.

– Не понимаю, – развела руками Марго.

– А тут и понимать нечего. У моего мужа была женщина. Он снял ту квартиру, чтобы встречаться с ней.

– Кто?! Нифонт Устинович?!! Быть того не может!

– Может, Маргарита Аристарховна, может. Я узнала месяцев семь назад, а точнее, весной. Он клялся, будто ничего между ними не было, я ведь хотела уйти, это грозило скандалом, наши имена не сходили бы с уст. А не так давно он перешел спать в комнату для гостей, объяснял это тем, что, мол, работает допоздна. Зачем – надеюсь, вам понятно? Чтоб уходить из дому незамеченным, когда ему вздумается. Теперь мне предстоит одной пережить скандал, муж сделал меня посмешищем, будь он проклят!

– Вы знаете, с кем у него...

– Была интрижка? Разумеется. С Галицкой.

– С Вики?! Она же замужем.

– Сразу видно: вы, Маргарита Аристарховна, непорочной души человек. Да, замужем. Однако это ей не помешало встречаться с моим мужем. Я случайно перехватила записку, которую должен был передать ей племянник, да нечаянно обронил, а я подняла.

– Но она же подходила к нам на балу...

– Это один из способов доказать свою невиновность, – гневно сказала Прасковья Ильинична. – Вы молоды и пока не знаете, каково коварство и мужчин, и женщин. Не дай вам бог узнать!

– Пускай было так, как вы говорите, но сейчас поедемте. Не позволяйте клеветникам торжествовать, выдержите этот день, проявите стойкость. Вы выиграете, поверьте мне.

– Мне нелегко.

– Знаю. Я буду рядом.

– Хорошо, – сдалась она, пересиливая себя.

Баенздорфу давно за пятьдесят, но ему не безразличны ни собственная внешность, ни мнение о нем окружающих. Он тщательным образом следил за собой и своей одеждой, однако выпуклые уплотнения под глазами и землистый цвет лица говорили о недугах, преследующих людей в этом возрасте, если провели они наполненную излишествами жизнь. Виссарион Фомич догнал Баенздорфа, когда процессия пришедших на похороны отделилась от свежей могилы и направилась к воротам кладбища:

– Простите, господин Баенздорф, не уделите ли мне пару минут?

– Позвольте, а вы, собственно, кто?

– Начальник сыскной полиции Виссарион Фомич Зыбин.

– А... – понимающе протянул Баенздорф, сбавляя шаг. – По поводу Долгополова?

– Разумеется. Вы ведь с ним дружны были, не так ли?

– Приятельствовали.

– А не говорил ли он вам, для чего снял квартиру?

– Он снял квартиру? – вытаращил глаза Баенздорф. – Не знал-с, не знал-с. Квартиру, на которой его убили?

– Да-с, – коротко ответил Виссарион Фомич и заглянул снизу (ростом он был много ниже) в лицо Баенздорфа. По всем признакам, тот не врал и на самом деле не знал, для чего Долгополову понадобилась квартира.

– Думаю, встречаться с кем-то надумал там, – пожимал плечами Баенздорф. – А хороша ли квартира?

– Плоха. Подстать людям с весьма скромными средствами.

Баенздорф настолько озадачился, что остановился:

– Признаться, я сразу подумал о женщине. Однако привести даму в дрянное место... Нет, Долгополов не таков был. Он жил с шиком, презирал бедность.

– А что, он увлекался женским полом?

– Да не так, чтобы очень... – вновь пожал плечами Баенздорф, словно сомневался. – Симпатизировал иногда, но так, лишь в лице появлялась нега, когда он смотрел на хорошеньких дам.

– В особенности на молодых? – уточнил Зыбин.

– А вы покажите мужчину, интересующегося старухами. Безусловно, он поглядывал на молодых, да только, насколько мне известно, на том дело и кончалось. Он ведь скрытен был.

– Так... – протянул Виссарион Фомич, что-то считая в уме. – А деловых встреч он не мог там проводить?

– Ночью-с? – скептически фыркнул Баенздорф.

– К примеру, засиделся с партнером, оговаривая сделки.

– Не было у него партнеров и сделок, уж я бы знал. Он доход с капитала получал приличный, да имения давали прибыль. Я решительно не знаю, зачем ему понадобилась квартира.

– Недруги у него были?

– Помилуйте, какие недруги? Когда возраст подходит к полувеку, бывшие недруги становятся приятелями. В молодости важны карьера, взлеты, победы, отсюда и недруги появляются, или завистники. А Долгополов карьеры не делал, жил припеваючи. Умерен был, занимал прочное положение в обществе, никуда не совал нос.

– Стало быть, причин убить его ни у кого не было?

– Никаких, – уверенно сказал Баенздорф.

– Не было-то не было, а убили-с, – повздыхал Зыбин.

Виссарион Фомич пребывал в скверном расположении духа, что особенно подчеркивали надутые губы с опущенными вниз уголками. Он сидел в нелюбимом кресле, и вот – нате, вставать пришлось, ведь сиятельство явилось! Зыбин взялся за подлокотники и теперь с натугой силился вытеснить зад из кресла, он даже покраснел.

– Сидите, сидите, Виссарион Фомич, – замахала ладонями Марго.

– Чертово кресло! – Он рухнул назад. – Доколе я мучиться-то буду!

– А надобно отпилить подлокотники, – дала совет она.