Исповедь кочегара

— Знакомься, — сказал Кросс и хлопнул усача по плечу, — Весёлый молочник. Он займётся тобой, когда мы уйдём. И не пытайся одурачить его, этот человек работает продавцом в сырной лавке и ежедневно безмозглые клиенты, которые утверждают, что покупатель всегда прав, нагнетают ненависть в его душе по отношению к вшивому социуму. На работе он вежлив и уступчив, но эта благодетель не бездонна и периодически нужно пополнять активно истощающийся ресурс.

Этот бедняга спасался чем только мог: бесполезными дыхательными упражнениями, счётом от одного до десяти, иногда алкоголем. Но я нашёл для него вторую работу — отраду для напряжённых нервов. Он умерщвляет для меня людей, которые мне уже не нужны, и во время этого процесса молочник представляет тех вредных и беспардонных старух, которые покупают товар, а потом с возмущением возвращают его, требуют обратно деньги и ещё угрожают натравить на дело всей его жизни различные проверки.

Уверен, вы поладите. Могу дать тебе совет: когда он будет занят своим делом, лучше молчи, потому что будет только хуже. И последнее, можешь не провожать, выход мы сами найдём. Прощай, Лекс.

Кросс развернулся и вышел, усач загородил выход из комнаты, широко расставил ноги, дождался, когда хлопнет входная дверь и только тогда обратился к корчащемуся на полу наркоману:

— Сегодня одна пожилая дама в соломенной шляпке и со щетиной на бороде заявила, что я совершенно бездарно и неровно разрезал головку молодого сыра. Якобы теперь она ни за что не купит его для нарезки на праздничный стол. После этого она при других покупателях учила меня — Меня! — что сыр нужно резать острым ножом, периодически смачивая его в холодной воде, а не струной, как это сделал я.

И как ты думаешь, что я сделал? А ничего! Рассыпался в извинениях, поблагодарил за науку и отрезал ей — ножом! — крохотный уголок сыра из целой головки, так как предыдущая была безнадёжно испорчена моей ленью и неопытностью.

Когда я ей взвешивал этот кусочек сыра, я мысленно набросил на её шею ту же струну, которой всегда режу сыр, ловко превратив её в настоящую итальянскую гарроту, и грубо тащил это воняющее анализами туловище в подсобку. И сегодня, — возбуждённый молочник достал из складок форменной одежды кусок проволоки из нержавеющей стали с самодельными деревянными ручками по краям, — я прихватил с работы ту самую струну, а ты будешь исполнять роль той ужасной старой клячи, которая высосала из меня всё спокойствие и самообладание.

Наркоман пытался встать, но ноги его не слушались. Шарил по своим карманам в поисках ножей, но они оказались пусты и бездонны. Как бы Алёшка ни сопротивлялся, но он словил грандиозный кайф, который безжалостно проглотил его целиком и, казалось, уже никогда не отпустит.

— По твоим глазам и загадочным действиям можно сделать вывод, что ты уже готов к последнему перевоплощению в твоей жизни.

Весёлый молочник поменялся в лице, он насупил брови, губы сжал в тонкую линию, а усы, словно холка дикого зверя перед лицом опасности, встали дыбом. Он взял «гарроту» в обе руки и приготовился использовать её не по назначению.

***

К вокзалу подходили двое, они оживлённо беседовали. За рекордно короткое время им удалось сдружиться. Опасения и настороженность пропали сами собой. Общий интерес — музыка — активно поспособствовал этому.

— А я говорю, что все классные песни из нового долгожданного альбома слушать нельзя!

Молодой охотник за наушниками активно развивал свою теорию

прослушивания музыки:

— Песни из нового альбома — это как заклинания из магической книги. У каждой из них есть своя измерительная шкала, такой себе своеобразный заряд волшебства, который решает судьбу песни и продолжительность её пребывания на твоём плеере. После каждого прослушивания песни тебе даётся удовольствие, которое в большинстве случаев требует немедленного повторения, а на песню накладывается своеобразная морщина, уродливая складка, которая со временем превращает её в сморщенное высохшее нечто. Мы даже не догадываемся, что частое прослушивание одной и той же песни затирает её до неузнаваемости, и уже через пару месяцев, в лучшем случае, мы просто-напросто будем её игнорировать, а когда услышим где-то в кафе или в динамиках проезжавшей мимо машины — будем брезгливо воротить нос.

Хуже, чем игнорирование песни, есть только пролистывание её в твоём плеере. И когда такое случается, то крошечная часть души песни, чувствуя свою ненужность, отмирает.

— А что, разве у песни есть душа? — недоверчиво спросил Кай.

— А как же! — возмутился мальчишка столь глупым вопросом. — Певец или музыкальная группа, выдумывая новую композицию, собирают её по крохам из слов и нот. После того как безжизненный каркас собран воедино, её впервые исполняют. И чтоб она окончательно ожила, творцы вкладывают в своё творение частичку собственной души и маленькую крупицу надежды на то, что песня оживёт окончательно, увидит свет и долетит до ушей требовательного слушателя.