Исповедь коллекционера поражений

Первой этим вопросом задалась моя бабушка. Не та, что громкоголосая. А та, что мамина мама. Она не была такой резкой и прямолинейной. Старалась оставаться всегда рассудительной. И она как-то произнесла слова, что были услышаны мною и заставили меня впервые задуматься над своей внешностью:

– И в кого он такой? Весь нескладный получился. От матери взял лицо, только у нее оно нормальное, а у этого – все крупное, как на стероидах, и торчит в стороны. У деда взял ноги, но у самого кривее и короче будут. У отца позаимствовал чуб и макушку, но тот косматый весь, с хвостом ходит, у него их не видно.

– Перерастет! – резко обрезала ее громкоголосая бабушка и добавила: – Вот только в кого он мелкий такой?

– Тоже не знаю. И у вас, и у нас все нормального роста, – спокойно ответила мамина мама, с грустью глядя на меня, и добавляла: – Кто же полюбит такого, когда вырастет?

– Конечно, никто! – сразу же вставило свое слово вторая бабушка. – Так и останется при матери с отцом. Все время при них будет. Школу окончит, потом специальность в училище получит и работать пойдет. А что ему еще такому остается. В армию его, конечно, возьмут, но только солдатом. В военное училище такого не примут, слишком ростом мал, да и подслеповат немножко. А для солдата и так сойдет. В стройбате пригодится. Будет просто ходить на работу каждый день, да возле отца с матерью находиться. Какой женщине страшный коротышка нужен. Никакой! Лишь бы не спился!

Немного подождав и подумав, она добавила:

– Пройдет время, он еще и прыщами покроется!

Этот разговор прозвучал возле меня, когда мне было всего шесть или семь лет. В силу столь малого возраста я не придал ему должного значения. Да и принял так, будто бы бабушки говорили вовсе не обо мне, а о каком-то взрослом человеке. Теперь же, немного повзрослев, я в полную силу стал осознавать всю силу своих внешних недостатков, компенсировать которые я ничем не мог. А то, что пытался сделать, особо ни на что не влияло, а то и просто проваливалось при попытке произвести этим впечатление на других, как это было с подтягиванием на турнике при сдаче зачета по физкультуре.

Ко всему добавилось наступившее взросление, переходившее в ту стадию, когда девочки начинают смотреть на мальчиков, а мальчики обращают внимание на девочек. Как и следовало ожидать, моя внешность и тут сыграла со мной самую злую шутку. Создавалось впечатление, будто бы представительницы противоположного пола меня просто не замечали. Я был в их глазах не парнем, не девушкой, а кем-то неопознанным, неодушевленным, третьего пола. Чем-то вроде домашнего животного, бегавшего между нормальными людьми и ходившего вместе со всеми в школу. Если я оказывался рядом с теми парнями, что были презентабельными на вид, а значит, считались либо красивыми, либо симпатичными, либо обыкновенными, то обращение к ним девочек происходило так, будто бы меня просто не было рядом с ними. Меня откровенно не замечали. Причем не нарочно, а вполне на самом деле. Я был словно прозрачным, невидимым.

В одну из школьных поездок всем классом меня даже забыли при посадке в автобус и вспомнили обо мне лишь тогда, когда водитель увидел меня в зеркале заднего вида, бегущим вслед за уезжающим вдаль транспортом. При подсчете количества порций, выделяемых в школьной столовой для питания одноклассников меня также не раз забывали учесть, едва не оставляя при этом голодным. Меня даже умудрялись не посчитать при построении класса в одну шеренгу на уроках физкультуры. А на всех прочих мероприятиях, где нужно было участвовать или присутствовать, могли, увидев меня, сказать:

– Ах, и ты тут!

Или:

– А ты что тут делаешь?

Ну, или:

– А что, этого тоже позвали? Его надо считать?

Если бы мои несчастья касались только общения в коллективе, состоящем из людей. Бездомные, а впрочем, и домашние животные тоже не были исключением. Пробегавшая мимо собачка могла, увидев меня, сделать заметный крюк, словно обегала меня стороной, не то брезгуя при этом, не то опасаясь нападения от меня, не то боясь заразиться чем-нибудь. Кошки никогда не давались мне в руки, не хотели, чтобы я гладил их, проявляя примерно те же повадки, что демонстрировали собаки. Даже рыбки в аквариуме, при моем приближении к ним, испуганно уплывали куда угодно, лишь не быть у меня на виду.

Правда, бывали исключения. Только весьма странные. Так, играя однажды в детстве в песочнице, я едва не стал жертвой абсолютно миролюбивой собачки, которая сначала долго смотрела на меня, а потом задумала прикончить, применив свои зубы, видимо, решив избавить меня сразу от всех будущих мучений.

– Да вы на него посмотрите! Такого любой покусать захочет! – оправдывалась хозяйка собачки, когда моя мама бросалась на нее с кулаками, защищая меня.