Исповедь королевы

Конечно, толпа не сдвинулась с места. Люди были полны решимости получить то, за чем пришли.

И тут раздался возглас:

— Королеву, королеву на балкон! Его тут же подхватили. Крик перешел в оглушительный рев.

— Нет, — заявил король. — Ты не должна… Аксель также был здесь. Он сделал шаг ко мне, но я взглядом приказала ему оставаться на месте. Он не должен был показывать нашу любовь перед всеми этими людьми. Это могло бы только усугубить наши неприятности. Я направилась к балкону. Моя дочь заплакала, и я сказала ей:

— Все в порядке, дорогая. Не пугайся, маленький мышонок. Народ просто хочет видеть меня.

Тут Аксель сунул ручку дочери в мою и, подняв сына, передал его мне.

— Нет! — вскричала я.

Но он толкал меня в сторону балкона. Он считал, что народ не посмеет причинить вред детям.

Когда я ступила на балкон, воцарилась тишина. Затем они закричали:

— Никаких детей! Отошлите их обратно.

Я была уверена, что они собираются убить меня. Я повернулась и передала дофина мадам де Турзель. Дочь пыталась уцепиться за мою шаль, но я толкнула ее в комнату.

И вот на балкон вышла я одна. В голове у меня шумело, но, возможно, это был просто ропот толпы внизу. Казалось, прошли минуты, прежде чем я сделала всего один шаг. Словно время остановилось и весь мир ждал, когда я перешагну порог между жизнью и смертью.

Я стояла одна, беззащитная перед этими людьми, пришедшими в Версаль убить меня. Я сложила руки на шали с золотыми и белыми полосами, в которую второпях завернулась, когда меня подняли с кровати; мои волосы были рассыпаны по плечам.

Я услышала, как кто-то закричал:

— Вот она — австриячка! Стреляйте в нее.

Я склонила голову, как бы приветствуя их, и снова настала тишина.

Что произошло за эти секунды, я не знаю, за исключением того, что французы самые эмоциональные люди в мире. Они любят и ненавидят с большей страстью, чем другие. Все их чувства импульсивны, и, более того, скоротечны.

Явное отсутствие у меня страха, моя очевидная женственность, мое холодное равнодушие к смерти моментально тронули их.

Кто-то закричал: «Да здравствует королева!»И другие подхватили. Я посмотрела вниз на море лиц, на этих пользующихся дурной славой людей с ножами и дубинками. И мне не было страшно.

Я поклонилась еще раз и шагнула в комнату.

Там мое появление в течение нескольких секунд воспринималось со смущенным молчанием. Затем король со слезами на глазах заключил меня в объятия, а дети, уцепившись за подол, заплакали вместе с ним.

Но это была лишь короткая передышка. Толпа снова начала кричать:

— В Париж. Короля в Париж!

Король заявил, что этот вопрос должен быть обсужден с Национальным собранием.

Но толпа снаружи стала проявлять все большее нетерпение.

— В Париж! — скандировали они. — Короля в Париж!

Сен-При был мрачен. Как и Аксель.

— Они ворвутся в замок, — сказал он. — Это ясно. Монсеньор де Лафайет, у вас нет силы остановить их.

Лафайет не мог отрицать этого.

— Я должен попытаться избежать дальнейшего кровопролития, — заявил король. — Я добровольно поеду в Париж. — Он повернулся ко мне и быстро произнес:

— Мы должны быть вместе… все мы.

Затем он вошел на балкон и произнес:

— Друзья мои, я поеду в Париж с женой и детьми. Я доверяю самое дорогое для меня моим славным и верным подданным.

Послышались крики радости: поездка означала успех — задача была выполнена.

Лафайет вошел с балкона в комнату.

— Мадам, — сказал он серьезно, — вы должны все взвесить.

— Я все взвесила, — ответила я. — Я знаю, что эти люди ненавидят меня. Я знаю, что они намереваются убить меня. Но если такова предначертанная мне судьба, то я должна принять ее. Мое место — с моим мужем.

В час дня мы покинули Версаль. Вчерашний дождь сменился ярким солнцем, стоял приятный осенний день, но погода не могла поднять наше настроение.

В карете, в которой я ехала с королем и детьми, находились также мадам де Турзель, граф и графиня Прованские и Елизавета.

Я никогда не забуду эти поездку. И, хотя мне предстояло испытать еще большие унижения и трагедии, она занимает особое место в моей памяти. Дурной запах от этих людей, их зловещие лица у нашей кареты, их кровожадные взгляды, бросаемые в мою сторону… Длительная, медленная поездка, занявшая шесть часов. Я чувствовала в воздухе запах крови. Некоторые из этих дикарей убили стражников и несли перед нами их головы на пиках — как я полагаю, жестокое предупреждение о том, что они сделают с нами. Они даже заставили какого-то парикмахера причесать волосы на этих головах, бедный человек, испытывавший отвращение, вынужден был сделать это под угрозой ножа. Верхом на пушке сидели пьяные женщины, выкрикивавшие непристойности. Часто упоминалось мое имя, но я слишком устала, чтобы обращать внимание на то, что они говорят обо мне. Некоторые женщины, полуголые, так как они не позаботились о юбках, шли под ручку с солдатами. Они разграбили королевские зернохранилища и загрузили телеги мешками с мукой, которые внимательно охранялись солдатами. Вокруг этих телег приплясывали базарные торговки, выкрикивая: