«Давала ли ты себе когда-нибудь труд подумать, какое мнение сложится о тебе в народе в результате твоих дружеских привязанностей и близких отношений с теми или иными людьми? Имей в виду, что король никогда не играет в азартные игры, а значит, для тебя позорно оказывать покровительство таким дурным привычкам… Еще подумай о непредвиденных осложнениях, которые у тебя возникали на балах в Опере. Я полагаю, что из всех твоих развлечений это — самое опасное и непристойное, в особенности потому, что в таких случаях, как ты рассказывала мне, тебя сопровождал твой деверь, который в счет не идет. Какой тогда смысл ехать туда инкогнито и притворяться кем-то другим?»
Я улыбнулась. А какой смысл, братец Иосиф, в твоем собственном маскараде? Я словно слышала его голос, немного обиженный легкомысленностью этого вопроса: «Мой маскарад — для того, что люди не узнали, кто их благодетель, а твой — чтобы искать бурных и опасных удовольствий. Неужели ты искренне полагаешь, что тебя не узнают?» — «Не всегда, мой дорогой братец, во всяком случае, не чаще, чем тебя!» — «Все знают, кто ты такая, и, когда ты в маске, люди отпускают такие замечания, которые не должны делаться в твоем присутствии, и говорят вещи, совершенно неподходящие для твоих ушей… Почему ты испытываешь желание тереться плечами с этой толпой распутников? Ты ездишь туда не для того, чтобы просто потанцевать! К чему такие непристойности? Король остается на всю ночь один в Версале, пока ты там крутишься среди парижского сброда».
Неужели я забыла советы матушки, писал он. Разве она, с тех самых пор, как я уехала из Вены, не умоляла меня развивать свой ум? Я должна взяться за чтение — за серьезное чтение, разумеется, и должна читать самое меньшее по два часа в день.
Потом он написал одну странную вещь, употребив очень странное слово, которое впоследствии мне пришлось вспомнить.
«По правде говоря, я дрожу за твое счастье. В конце концов, я не думаю, что дела могут вечно продолжаться так, как они обстоят сейчас.
…Революция будет жестокой, и, может быть, ты сама сделаешь ее такой».
Не он подчеркнул это ужасное слово. Я сама подчеркиваю его сейчас.
Тогда мне не пришло в голову, что это довольно странное выражение, но теперь я четко вижу перед собой исписанный братом лист, и, кажется это слово как-то особенно выделяется на странице… Оно словно написано красным цветом — цветом крови.
После отъезда Иосифа я в самом деле пыталась исправиться, потому что знала, что он прав: мне следует играть и нужно стараться быть более серьезной. Я даже пыталась читать.
Я написала матушке, что следую хорошим советам своего брата и «…ношу эти советы в своем сердце»! Я уже не так часто ходила в театр, еще реже ездила на балы в Оперу. Я пыталась полюбить охоту, во всяком случае, несколько раз сопровождала на охоту мужа. Я постоянно стремилась быть любезной со столетними старушками и с «вязанками».
Я действительно очень старалась.
И Луи тоже.
Он сдержал обещание, данное Иосифу, и эта небольшая операция наконец была сделана. Она прошла успешно.
Мы были в восторге. Я писала матушке:
«Я достигла того счастья, которое имеет величайшее значение во всей моей жизни… Наши брачные отношения полностью осуществились. Вчера попытка повторилась и была даже более успешной, чем в первый раз. Сначала я собиралась специально послать к моей любимой матушке посыльного, но побоялась, что это может вызвать слишком много слухов… Не думаю, что уже беременна, но у меня есть надежда на то, что я могу забеременеть в любой момент».
В моем муже произошли разительные перемены. Он был в восторге, вел себя как пылкий любовник и хотел быть со мной все время. Я тоже стремилась к этому и постоянно повторяла самой себе: «Скоро мои мечты станут явью!» Теперь у меня было столько же шансов стать матерью, как и у любой другой женщины.
Луи сказал, что должен написать моему брату, которому он обязан всем этим.
«Надеюсь, что в следующем году я непременно подарю тебе племянника или племянницу… Именно тебе мы обязаны этим счастьем!» — писал он.
Эта новость быстро распространилась по всему двору. Тетушки настаивали на том, чтобы им сообщали все, что касается этого вопроса. Аделаида находилась в состоянии величайшего волнения и во всех подробностях рассказывала об этом своим сестрам.
Луи в порыве откровенности как-то сказал Аделаиде:
— Я считаю это величайшим удовольствием и жалею, что прожил так много времени, будучи не в состоянии наслаждаться им.
Король был необычайно весел. Двор наблюдал за ним с интересом и держал пари относительного того, когда появятся подтверждения недавно приобретенных мужских достоинств короля. Прованский и его жена пытались скрыть свою досаду. Я знала, что Артуа злонамеренно пытался спровоцировать Прованского, бросая за нашими спинами шутливые замечания по поводу недавно появившейся у короля удали.
Наши жизни, несомненно, находились во власти тех, кто окружал нас. Мы не могли найти уединения. Все замечали, что по утрам я выгляжу усталой. Это вызывало хихиканье, и за нами украдкой наблюдали. Все вокруг нас были начеку.