Исповедь королевы

Но то, что волновало меня больше всего — больше, чем одежда, азартные игры, танцы и прически, так это бриллианты. Как я любила эти великолепные сверкающие камни! Они шли мне, как никакие другие. Они были холодны и в то же время полны огня — как и я сама. Я еще ни разу не позволила ни одному молодому человеку остаться со мной наедине. Говорили, что я холодная. Но под моей внешней холодностью скрывался сверкающий огонь, который, как и бриллиант, мог вспыхивать только при определенных обстоятельствах.

У меня было много драгоценностей. Некоторые из них я привезла с собой из Австрии. Кроме того, была еще шкатулка — подарок моего дедушки к свадьбе. Но новые драгоценности всегда очаровывали меня. Хотя народ был недоволен моей расточительностью, зато, по крайней мере, торговцы были от меня в восторге. Придворные ювелиры, Бёмер и Бассенж, приехавшие во Францию из Германии, точно так же восхищались мной, как Роза Бертен и Леонар. Они показывали мне изящно оправленные драгоценные камни, выглядевшие так восхитительно в своих футлярах из атласа и бархата, что я находила их совершенно неотразимыми. Как-то они показали мне пару бриллиантовых браслетов, которые настолько очаровали меня, что, совершенно не задумываясь об их цене, я решила, что они должны быть моими.

Это вызвало протест моей матушки. Она писала:

«Я слышала, что ты купила браслеты стоимостью в двести пятьдесят тысяч ливров, чем привела свои финансы в состояние расстройства, и что теперь ты в долгу… Это глубоко огорчает меня, особенно когда я пытаюсь заглянуть в будущее. Королева сама себя унижает, украшая себя в такой нарочитой манере, и еще более она унижает себя недостатком бережливости. Я знаю, какой расточительной ты можешь быть, и не могу сохранять спокойствие по этому поводу, потому что слишком люблю тебя, чтобы льстить. Не потеряй из-за своего легкомысленного поведения свое доброе имя, которое ты приобрела, когда приехала во Францию! Всем хорошо известно, что король не отличается расточительностью, поэтому вся вина ляжет на тебя. Надеюсь, я не проживу достаточно долго, чтобы узнать о том несчастье, которое обязательно последует, если ты не изменишь свой образ жизни».

Предостережения продолжались, потому что до нее дошли также известия о моих карточных долгах:

«Азартные игры, вне всякого сомнения, являются одним из самых худших видов развлечений. Они привлекают плохую компанию и возбуждают толки… Позволь мне просить тебя, моя дорогая дочь, не поддаваться этой страсти и покончить с этой привычкой раз и навсегда! Если я не услышу о том, что ты следуешь моему совету, я принуждена буду попросить в этом деле помощи у короля, дабы уберечь тебя от еще большего несчастья. Я слишком хорошо знаю, какие последствия все это может иметь: ты лишишься уважения не только народа Франции, но и за границей тоже. Это глубоко огорчит меня, ведь я так нежно люблю тебя!»

Я хотела сделать ей приятное и некоторое время старалась сдерживать себя, но скоро скатилась обратно к старому образу жизни. Когда Мерси упрекал меня, я отвечала:

— Не думаю, что матушка может понять трудности здешней жизни!

Думаю, что он, находившийся ближе ко мне, мог это понять, как, впрочем, и аббат Вернон. Возможно, поэтому они менее строго судили о моих глупостях.

Трианон — это был настоящий восторг! Я переделывала сады заново с помощью принца де Линя. Он разбил у себя в Бель-Ой один из самых прелестных садов во всей Франции. В то время была мода на все английское. Французы старались одеваться, как англичане, в длинные облегающие пальто, толстые чулки и высокие шляпы — разумеется, не при дворе, где люди одевались более изысканно. Но на улицах Парижа мы часто видели такую одежду. У дверей магазинов висели вывески: «Здесь говорят по-английски». Продавцы лимонада теперь продавали пунш, и все пили le the[81]. Артуа ввел во Франции лошадиные скачки, и я часто ходила с ним посмотреть их. Это был еще один повод для азартных игр. Поэтому у меня в Трианоне, конечно же, должен был быть английский сад. Я хотела, чтобы в моем саду стоял маленький храм; в середине которого должна находиться прелестная статуя Эроса работы Бушардона. Я решила, что статуя должна быть окружена коринфскими колоннами. Я буду называть этот храм «храмом любви». Мне было ясно, что принц де Линь влюблен в меня. Меня это печалило, потому что я настолько наслаждалась его обществом, что не осмеливалась позволить этой дружбе перерасти в нечто большее.

Моя симпатия к принцу, должно быть, не осталась незамеченной, потому что матушка написала мне, что считает предосудительным, что он так много времени проводит в Версале. Поэтому мне пришлось сказать ему, чтобы он на некоторое время уехал в свой полк, а потом вернулся обратно. Я была очень удивлена, обнаружив, как сильно меня огорчил его отъезд, но в го же время понимала, что должна быть осторожной.