Исповедь литературоведа. Как понимать книги от Достоевского до Кинга

Но была ли это любовь? Ощущение, что он хочет умереть возле нее, было явно преувеличенным: он тогда виделся с ней лишь второй раз в жизни! Уж не истерия ли это человека, осознавшего свою неспособность к любви и потому разыгравшего перед самим собой это чувство? К тому же его подсознание оказалось столь малодушным, что избрало для своей комедии всего-навсего жалкую официантку из захолустного городка, не имевшую почти никакого шанса войти в его жизнь!

Он смотрел поверх двора на грязные стены и понимал, что так до конца и не знает, была ли это истерия или любовь.

И ему было грустно, что в таком положении, когда настоящий мужчина сумел бы не мешкая действовать, он колеблется и лишает самые прекрасные мгновения в жизни (он стоял на коленях у изголовья Терезы, и казалось ему, что он не вынесет ее смерти) их значения.

Он злился на себя, но потом вдруг его осенило, что не знать, чего он хочет, вполне, по сути, естественно.

Мы никогда не можем знать, чего мы должны хотеть, ибо проживаем одну-единственную жизнь и не можем ни сравнить ее со своими предыдущими жизнями, ни исправить ее в жизнях последующих.

Лучше ли быть с Терезой или остаться одному?

Нет никакой возможности проверить, какое решение лучше, ибо нет никакого сравнения. Мы проживаем все разом, впервые и без подготовки. Как если бы актер играл свою роль в спектакле без всякой репетиции. Но чего стоит жизнь, если первая же ее репетиция есть уже сама жизнь? Вот почему жизнь всегда подобна наброску. Но и «набросок» не точное слово, поскольку набросок всегда начертание чего-то, подготовка к той или иной картине, тогда как набросок, каким является наша жизнь, – набросок к ничему, начертание, так и не воплощенное в картину.

Einmal ist keinmal, повторяет Томаш немецкую поговорку. Единожды – все равно что никогда. Если нам суждено проживать одну-единственную жизнь – это значит, мы не жили вовсе».

(Милан Кундера, «Невыносимая лёгкость бытия»)

Многие скажут, что этот отрывок слишком депрессивен, что он лишает надежды. Но это не так, он просто позволяет взглянуть на мир под новым углом. Набросок к тому, чего никогда не будет, начертание, так и не воплощённое в картину… Разве не это является самым большим источником вдохновения. Как у Фёдора Тютчева: «Мысль изречённая есть ложь».

Жизнь – каменная глыба, чтобы создать из неё искусство, ты должен отсечь всё лишнее. Но что является лишним? Этого не понять никогда. Поэтому каменная глыба, первое пятно краски на холсте, первое слово в тексте, решение в жизни – это самый волнительный и потрясающий акт творения. Это чистейшая импровизация, которая уже никогда не повторится вновь. Она мимолётна и легка. В этом её прелесть.

После всего того, что я пережил в 27 лет, после того, как решил поставить на карту всё, меня одолели сомнения.