Исповедь лунатика

– Даже не воспоминаний, а просто мой друг работает в издательстве, ты сам знаешь, у нас в Эстонии так мало пишут, писатели есть, но они все по большей части просто в газетах дают интервью или пишут статьи то про русских, то про Сависаара, а потом в телевизоре сидят в кафе и с умным видом рассуждают о жизни, им некогда писать, поэтому в Эстонии каждый роман на вес золота, за каждую книгу идет борьба, меня вот тоже друг поторапливает: пиши, заканчивай, – а я никак не могу, я же перфекционист, мне всё продумать надо. Ну и вот, мой друг попросил Андруса, авангардиста этого, чтоб тот написал что-нибудь, – старый музыкант, вспомни что-нибудь из своей жизни! У нас стали часто теперь такие книги появляться: как только тебе за сорок, ты уже ветеран и можешь писать книгу воспоминаний, как в советские времена тебя в милицию за ирокез таскали… глупости всякие про то, как пива не было и приходилось клей нюхать… Вот и его тоже попросили: напиши какие-нибудь истории! Этому точно есть что писать, с ним постоянно что-нибудь приключается – более ужасного менеджера придумать нельзя. Однажды он устроил нам тур по Прибалтике, и через неделю мы все должны были больше ста тысяч крон, и всего тура не хватило, чтобы покрыть долг, и каждый отдельно еще долго выплачивал! Это было очень смешно, вся Эстония смеялась, но нам было не очень, мы выплачивали – каждый из своего кармана… И вот его попросили книгу написать, он взял большой аванс и сказал, что обязательно напишет… Время шло, а книги не было. Мой друг пошел к нему, потому что дозвониться до него невозможно, приходит к нему в подвал, – он в подвале тогда жил в Старом городе, на Сууртюки, – а он там сидит и в обломки водосточных труб дует, записывает и слушает, говорит: «Вот, садись и слушай!..». Тот сел и стал слушать… «Ну, на что похоже?» Тот отвечает: «Как будто мне в душу насрали! Где книга? Все сроки вышли! Я с тобой судиться не хочу. Давай книгу или стихи!». Поругались и разошлись… А потом Андрус приносит ему два чемодана старых фотографий и тетрадок! Принес ему домой, бросил у порога, вывалил всё у самых дверей и обидчиво говорит: «Забирай всё мое творчество! Всё наследие забирай! На, подавись, банкир несчастный! Вымогатель!».

– Это тот самый музыкант, который сказал, что нельзя слушать плохую музыку, нельзя смотреть плохое кино, нельзя читать плохие книги?

– Да, да, но теперь его лозунг немножко изменился, теперь он говорит так: нельзя слушать музыку, потому что это не музыка, нельзя смотреть кино, потому что это не кино, нельзя читать книги, потому что это не литература.

– Понятно. Он просто молодец!

– Да, он – гений, все это понимают, но никто с ним не может общаться, с ним трудно… Так вот, он недавно пошел в банк и тоже, как ты, устроил скандал, потому что ему не дали какой-то кредит, чтобы он что-то там купил… Ему не дают кредиты, он занесен в список неблагонадежных личностей, тех, кто психически невменяем и с кем нельзя иметь бизнес…

– У нас есть такой список?

– Конечно, и он пополняется каждый день. Думаю, скоро в нем окажется вся страна. Так вот, он сильно кричал что-то про шведский банк… Ах, да, вот так он кричал: «Шведский банк, убирайся в Швецию!» И потом он попросил теллера, чтоб она дала ему адрес эстонского банка. Та долго искала, долго, очень долго, ходила к менеджеру, и наконец принесла… Он пошел по адресу и пришел в музей эстонского банка, потому что другого эстонского банка и нет, есть только музей. Он вошел в музей банка, не совсем понимая, куда попал, пошел по залу, и первый экспонат, который он увидел и на который долго смотрел в недоумении, был – дырявый женский чулок.

16

Мы мерзли. Я предложил раздвинуть кушетки и поставить их по бокам печи. Дангуоле это не понравилось. Она предпочитала мерзнуть. Но холод стоял такой, что даже в шапке с одеялом, навьюченным на плечи и вокруг головы, всё равно было холодно; ложиться головой в направлении печки было страшно – я топил постоянно, и печка сильно накалялась, однако этот жар куда-то испарялся, не доходя до изголовья. Как только Дангуоле согласилась со мной раздвинуть кушетки, словно из мести она стала донимать меня вопросами, не давая спать. Она меня расспрашивала о моем прошлом. Она лежала, завернувшись во все одеяла, что у нас были, и с закрытыми глазами допытывалась: а что ты делал в институте? какие у тебя были друзья? в какой детский сад ты ходил? что ты делал в школе? каким по силе ты был в классе? – Она хотела знать практически всю мою жизнь.

Бежать было некуда; что-либо скрывать было нелепо, потому что не осталось закутка внутри, куда можно было бы что-нибудь спрятать. Чем сильнее кутаешься, тем меньше можешь скрыть. Более того: чем сильнее заворачиваешься в тряпки, тем сильнее испытываешь желание обнажиться изнутри. Температура заметно падала. Стеклянную тишину то и дело раскалывало потрескивание деревьев, которое доносилось издалека, как выстрел. Казалось, что за стенами кирки сразу же начинался лед, небо стало льдом.

Рассказывай!..