Исповедь Макса Тиволи

Из-за Битси выглядывал коридорный. Как я понял позднее, именно он, а не мощная горничная Леви, выломал дверь. При виде меня на лице Битси суровость сменилась нежностью; клянусь, она чуть не обняла меня, однако отдернула руки к своей полной талии и прокричала:

— Он жив!

— Что происходит?

Битси пытливо взглянула на меня:

— Вы в порядке? Похоже, вы упали с кровати.

— Раньше меня считали лунатиком…

— Почему вы не отвечали?

— Отвечал — на что?

Битси наклонила голову, как попугай.

— Я стучалась к вам.

— А что произошло?

— Это он-то хочет знать, что произошло. Уф-ф… — Битси кивнула на коридорного и хмыкнула.

— Битси, вы не подадите мне одежду?

Вместо ответа горничная повернулась к коридорному, который держал мой костюм.

— Та бумажка у вас? Отдайте ему. Я пойду вниз, паковать вещи, мистер Доллар. Если разрешат, мы уедем к друзьям в Пасадену и больше не вернемся.

Битси ушла, и я смог одеться. Из холла донесся крик, коридорный быстро сунул мне бумажку. Ею оказалась предварительная редактура «Вечерних новостей Сан-Хосе» с неполной разбивкой и множеством опечаток:

Стэнфордский университет очень сильно пострадал, очень много погибших.

В Санта-Крузе много разрушений, погибли люди; все жизненно значимые здания уничтожены.

Восьмичасовые поезда с севера не доехали до юга.

Телеграфные провода повреждены, проверить сведения невозможно.

Человек, по слухам приехавший на автомобиле из Сан-Франциско, сообщил, что разрушения там сильнее, чем в Сан-Хосе.

Позднее в Сан-Франциско погибли тысячи людей.

— Что случилось? — шептал я. — Что случилось?

Ответ последовал незамедлительно: земля задрожала. Казалось, горничная взбивала перину, пока та не стала плоской, волна словно прокатилась навстречу, сбив меня с ног. Во рту чувствовался привкус пыли. Это был уже четвертый остаточный толчок за утро, и первый толчок, который я почувствовал. Землетрясения, разумеется.

Вам это покажется смелым или бессердечным, однако мне и в голову не пришло, что мама с Миной могли погибнуть. Думаю, во всем виноваты детские убеждения: семья слишком постоянна и не может исчезнуть, а Бог, зная о гибели бабушки и отца, не заберет у меня остальных близких. Так думал я, лежа на полу, а мое сердце гудело и трепетало, словно потревоженный улей. Через несколько недель, когда пожар потушили, повсюду еще виднелись объявления, вроде: «Пропала без вести: миссис Бесси О. Стил, 33 года, темные волосы, худая — всем, кто был в отеле „Рекс“…» Хотя все понимали, что надеяться глупо, но это помогало жить дальше. Рука не поднималась сорвать эти листки.

По счастью, через два дня я получил весточку от Хьюго, сообщавшего, что никто из наших не пострадал. Записку очень официально доставил работник британской почты, и вы не поверите, бумагой служил пристяжной воротничок рубашки! Позднее Хьюго рассказал, что сидел в парке Китайского квартала, бумаги под рукой не оказалось, и мой друг начеркал послание на воротничке, после чего вручил его проходившему мимо почтальону. После пожара из Сан-Франциско подобные письма приходили сотнями — воротнички, обрывки бумаги, пустые конверты, визитки, кусочки металла — лишь бы сообщить любимым, что все в порядке. Почта доставляла послания и никому не отказывала. На одной стороне воротничка Хьюго написал мое имя и название отеля, а на другой я обнаружил столь знакомый и столь корявый почерк:

Все в порядке, твоя мама здорова, только дом разрушен. Вот повезло! Приезжай и посмотри со мной на это пепелище! Мы поедим, выпьем, закатим пирушку, а завтра скорее всего переедем в Окленд!

С любовью, Хьюго.

Все это происходило, пока я лежал, прислушиваясь к приглушенным голосам в холле и звону бьющегося фарфора. В мэрии рухнули стены, и благодаря утреннему пожару сейчас догорал кабинет за кабинетом. Надеюсь, огонь охватил архив, когда я поднимался с пола, картотека на букву «Т» загорелась, когда я неуклюже одевался, а свидетельство о рождении Макса Тиволи истлело в ящике.

По крайней мере я на это надеялся. Макс умер; прощай, старина, остался только Эсгар. Я встал, и мое тело показалось таким же легким, как воздушный шар доктора Мартина — отрывающийся от земли и летящий прочь.