Исповедь моего сердца

— А-а, понимаю, — в недоумении бормочет Милли. — Ты не хочешь, чтобы Эва про них знала. Одной падчерицы, Милли, вполне достаточно. Ясно.

— Вот именно, — говорит Абрахам Лихт, направляясь к двери, явно довольный тем, что Милли не подкачала, — вполне.

IX

Дух дышит где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рожденным от Духа.

Осколки сна, отрывочные воспоминания о вчерашней грозовой ночи. Она снова дитя, под пятой у своей безумной, одержимой жаждой мщения матери. Снова дитя, зачатое в грехе. Несчастная, спасти которую может только Иисус.

Твоя мать была религиозной фанатичкой, говорит отец.

Никто, кроме отца, тебе не нужен, он спасет тебя. Нужны лишь разум, здравомыслие и четкий план будущего.

Стоя у большого окна в спальне апартаментов на шестом этаже «Риттенхаус армз» и глядя на заснеженную площадь — скрещивающиеся дорожки, фонтан в центре, большие вязы с голыми ветками, — она думает: Принеся столько боли женщине, которая была моей матерью, я заслужила то, чтобы терпеть боль ради самой боли.

И все же Миллисент страшно. Что ей делать после женитьбы отца на Эве Клемент-Стоддард? Самой выйти замуж? Но… за кого?

X

На шумном многолюдном приеме в Лонг-Вью, загородном поместье Маркуса Ван Хорна, Алберт Сент-Гоур отводит дочь в сторону и шепчет на ухо:

— Матильда, видишь вон ту женщину напротив? Она болтает с Роландом и его матерью. Ну, та, что в зеленом крепдешине, с рыжевато-каштановыми волосами. Да-да, та самая. Это жена сенатора Коллиса Свифта, нас только что познакомили, они с мужем из северной Виргинии, сейчас гостят у Ван Хорнов — да, для своего возраста довольно эффектная женщина. А теперь слушай меня, дорогая, — Сент-Гоур торопится, стискивает руку дочери, — я не прошу тебя знакомиться с ней, то есть в смысле формального представления, просто, как только эта дама отойдет от Роланда и миссис Шриксдейл (а это будет скоро: они оба большие зануды), встань где-нибудь поближе и, весело глядя мимо нее, как бы в дальний конец зала, сделай вид, что зовешь некую Арабеллу — не забудь только: смотреть надо мимо нее; ну и посмотри, как она отреагирует.

Сент-Гоур пристально, не сводя глаз, смотрит на вышеупомянутую даму; давно Матильда не видела своего уважаемого отца таким возбужденным на людях. Но прервать себя вопросом он не позволяет, нет времени.

— Давай, давай, дорогая, — шепчет он, — посмотрим, что будет.

Матильда охотно повинуется; она всегда рада повиноваться отцу, когда дело нетрудное и с привкусом тайны.

И когда она подходит поближе к вышеупомянутой даме (а та и впрямь хороша, разве что полновата и косметики слишком много) и непринужденно, хотя и достаточно громко восклицает: «Арабелла, эй, Арабелла!» — делая вид, что весело машет кому-то в дальнем конце комнаты, жена сенатора Свифта реагирует самым неожиданным образом: она не поворачивается к Матильде, даже не глядит в ее сторону, но резко выпрямляется, и лицо у нее каменеет, словно ее ударило током. Мало-мальски проницательному наблюдателю становится ясно, что дама в зеленом решительно не хочет оборачиваться и что все ее физическое усилие, вся воля направлены на то, чтобы не обернуться.

Потом, в мгновение ока, все меняется; Матильда проходит мимо; у жены сенатора Свифта появляется возможность оглянуться, незаметно, словно невзначай, однако же с явным облегчением, ибо она убеждается, что это «Арабелла!» скорее всего относилось не к ней и что теперь, в 1916 году, и здесь, в этом обществе, вряд ли может относиться.

XI

Внезапно, безо всякого предупреждения — ибо какое может быть предупреждение? — вечером 18 декабря на приеме с танцами, устроенном парой, чьи имена выскочили у Миллисент из головы, внезапно является ее Спаситель.

Окликает взволнованно: «Мина?..»

Скользя меж зеркалами в Золотом зале, совсем не пьяная (выпила всего два-три бокала шампанского), но, может быть, и не вполне трезвая (ибо трезвой быть так скучно), она оборачивается на ходу, пожалуй, чуть резковато, и видит — кого же она видит?

Молодого человека лет тридцати, незнакомого; но стремительность, детский восторг, с каким он к ней бросается, настораживают. Впрочем, в следующий же миг молодой человек смущенно извиняется, ибо, конечно, девушка, которую он так бестактно окликнул, это не Мина Раумлихт, а Матильда Сент-Гоур, которая смущенно протягивает ему руку и, вопреки всем правилам этикета, представляется первой.

Залившийся краской молодой человек называет себя:

— Уоррен Стерлинг, родом из Контракэуера. Но сейчас я из Ричмонда, Виргиния, работаю там у дяди в адвокатской конторе.

(Уоррен Стерлинг. Знакомое имя. Оно ей что-то напоминает. Но по непроницаемому лицу Матильды этого не скажешь).