Исповедь могильщика

Для Сироса этот год стал чрезвычайно удачным: благополучно завершив работу над бухгалтерской отчётностью, жители острова всем своим существом окунулись в праздничную атмосферу бальных вечеров. Только за один текущий месяц их было организовано более десятка. Всё внимание Христины было всецело приковано к балам: в течение дня она тщательно готовилась, ночью танцевала без устали и до упаду, а на следующий день приходила в себя, отдыхала и набиралась новых сил. Мне не оставалось ничего другого, как всюду её сопровождать, пристально за ней следить, сгорать от ревности, а в своих беспокойных снах лицезреть Гефеста, Менелая, а вместе с ними и Витурия – последний, к слову, повадился каждый день прогуливаться возле наших окон. К счастью, среди местных не приветствуются посещения гостей без повода, за исключением нового года или именин, и уж тем более никто бы не позволил чужому мужчине наведываться в гости к хозяйке дома в обычные дни – такой поступок закончился бы неминуемым скандалом, не меньшим, допустим, чем нарушение неприкосновенности восточного гарема. Оставались балы и мимолётные встречи на городских площадях, улицах или паромной пристани. Раз-другой мне привелось лицезреть мою жену направлявшейся в аптеку Витурия, однако это мне не казалось подозрительным и уж тем более уничижительным, потому как именно в этом месте высшие слои нашего общества закупались травами и мазями. Однако всякие мои попытки здраво рассуждать во имя сохранения спокойствия никоим образом не могли помешать мне терзаться сомнениями и заниматься самоедством.

Самым сильным моим разочарованием, постоянно изводившим меня, стало то обстоятельство, что мне практически никогда не удавалось застать Христину одну и свободной от её дел. Даже у полководцев перед генеральным сражением нет, полагаю, стольких забот, как у моей жены. Походы по рынкам, магазинам и торговым лавкам сменялись многочасовыми заседаниями с её подругами. Временами она была крайне занята с модисткой, которая, как выяснилось, не умела держать свои обещания. Ещё большее беспокойство вызывал единственный на Сиросе, а потому всегда бесценный дамский парикмахер Анастасий, частенько изводивший её своей нехорошей привычкой запаздывать, а порою и того хуже: этот бессовестный субъект предлагал жене делать причёску и укладку поутру – другого, видишь ли, времени в его расписании не было! Бал забирал все её силы, дома её непреодолимо клонило ко сну, а отдыхала она обычно до полудня… Зато меня непрестанно мучила бессонница, но я не только не мог уснуть, лежать в кровати не было мочи! Словно мучительные и роковые видения с тенистыми оазисами и прохладными заводями для скитальца по мёртвой пустыне, стали мне приговором мои воспоминания о медовом месяце, о тишине и уединении, о моей Христине, что в тонкой домашней сорочке и с книжкой в руках могла долгими часами находиться рядом со мною. Не столько терзался я воспоминаниями о неге брачных наслаждений, сколько потерянным сердечным покоем и утраченным душевным равновесием, что всякий раз наступали взамен, позволяя мне мирно вкушать от других радостей человеческой жизни. Вместо этого мои затянувшиеся приступы ревности и совершенный раздрай в чувствах сделали из меня, человека степенного и рассудительного, некое подобие бродяги или вопиющего к злой судьбе менестреля.