Исповедь Мотылька (СИ)

До того, как Олег успевает протиснуться следом, сдергиваю с сушилки мое белье и пару домашних рабочих футболок, «креативно» перепачканных краской и в разводах от пятновыводителя.

— Вода не сразу теплая, — предупреждаю, откручивая вентиль, и нарочно держу руку под струей. — Прости, что у меня все очень…

— По-домашнему? — предлагает свой вариант Олег.

— Приземленно, — озвучиваю конец фразы, и на мгновение мы смотрим друг на друга в зеркальном отражении.

Он совсем не изменился, но… едва ли это тот мужчина, которого я помню с детства. Понятно, что он все тот же Олег Игнатов, разве что с легкой проседью, но я была уверена, что наше с ним общение будет таким же непринужденным и легким, как и прежде. А оказалось, что от его присутствия рядом, от этой близости и уверенности взрослого мужчины у меня подкашиваются ноги и дрожит голос.

Я не верю в то, что люди с разницей в двадцать лет могут искренне полюбить друг друга, потому что у них нет ничего общего. О чем им разговаривать, если все фильмы, которые любит он, для нее — старое и скучное непонятное ретро-кино? Разница в возрасте хороша для отношений на раз, когда какой-нибудь уважаемый господин выходит в свет, чтобы показать свой статус, в том числе, и при помощи красивой глупенькой девочки возле себя, услуги которой щедро оплачиваются из его кармана. Или, когда дама в годах использует молодого любовника, чтобы расслабиться после тяжелого рабочего дня или просто от скуки, или чтобы показать подругам, какие они все старые калоши — и настоящие кабели на них давно не смотрят.

Впрочем, о чем я вообще думаю?

Какие отношения, какая любовь?

Я никогда не думала (и уж точно не думаю сейчас!) об Олеге как о… мужчине для чего-то личного и интимного. Он был рыцарем из моего детства, человеком, который брал меня за руку и шел гулять, если между родителями вдруг случалась «громкая размолвка». Он был тем человеком, который дарил мне Барби и коллекционные платья к ним, а еще мишек, размером больше чем вся я.

Вот только когда сейчас он вот так стоит у меня за спиной и медленно выуживает запонки из петлиц, и его голова чуть склонена набок, и челка пепельно-русых волос прикрывает глаза, мне кажется, что я в жизни не встречала мужчины красивее.

Хорошо, что это странное наваждение разрушает громкий свист чайника, и я быстро, немного задев Олега локтем, уношусь в кухню. Разливаю кипяток по чашкам, зачем-то перекладываю печенье в вазочку, вспоминаю, что у меня есть настоящее сокровище — баночка липового меда. Ставлю и ее, но, когда бросаю взгляд на стол, хочется провалиться сквозь землю.

— Сто лет не пил чай с медом, — у меня из-за спины говорит Олег, и я чуть не подпрыгиваю от неожиданности. — Даже через крышку слышу аромат. Останови меня, если разъемся до размеров Винни-Пуха и не смогу протиснуться в дверь.

У меня небольшой квадратный стол под простой клетчатой скатертью, но даже так, когда мы с Олегом садимся по разные стороны, это как будто мы вдруг сели на самолеты, летящие в Арктику и Антарктику.

Говорим о чем-то. Пытаюсь сосредоточиться на беседе, но это очень сложно, потому что каждый раз, как он начинает говорить, я чувствую себя такой… неуклюжей и маленькой рядом с ним, даже если рассказываю о чем-то важном. Всему виной пропасть между нами, которую я увидела только сейчас: за эти годы он стал влиятельным бизнесменом, человеком, чьи доходы лишили сна и покоя многих красивых холостячек, а я из папиной принцессы с собственной золотой диадемой а-ля диснеевская Золушка стала просто продавщицей в ювелирном салоне. Хотя, грех жаловаться, у меня стабильная заплата, да и работа, как говорится, не пыльная. Многие девчонки за такое место пошли бы на многое.

— Это чьи работы? — Олег переводит заинтересованный взгляд на мозаику небольших картин над столом. Даже не картин — картинок в простых рамках.

Когда было настроение, рисовала цветы и птиц акварелью, и даже рамки сама сделала. Думала, может, получится продать хотя бы на сувениры, но желающих не нашлось, зато пару месяцев назад меня затопили соседи, и теперь картины пригодились с горем пополам прикрыть уродливые потеки.

— Мои. Рисовала, чтобы набить руку.

Олег пристально смотрит на меня, потом снова на картины, и мне снова хочется провалиться сквозь землю. Я хорошо училась и была одной из лучших на потоке, но мне далеко до настоящего мастерства. И потом — это же просто акварельные цветы. Работа уровня выпускного класса художественной школы.

— Мне нравится, — говорит Олег, и как бы я ни старалась, мне не найти в его голосе ни лести, ни натянутой вежливости. — Нарисуешь мне что-то такое же?

— Такое же? — не очень понимаю я.

— Может быть, птиц или какие-то экстравагантные пятна. — Он делает пространный жест рукой, и… у него снова звонит телефон.

Это короткий и определенно рабочий разговор, потому что Олег отвечает рубленными фразами и в конце бросает короткое: «Уже еду».

Встает, извиняется, что работа не дает ему передохнуть даже поздней ночью.