Исповедь на заданную тему

Проработал я секретарем ЦК несколько месяцев, и вдруг 22 декабря 1985 года меня вызывают на заседание Политбюро. О чем пойдет разговор, я не знал, но когда увидел, что в кабинете нет секретарей ЦК, а присутствуют только члены Политбюро, понял, что речь будет идти, видимо, обо мне. Горбачев начал примерно так: Политбюро посоветовалось и решило поручить вам возглавить Московскую городскую партийную организацию - почти миллион двести тысяч коммунистов, с населением города - девять миллионов человек... Для меня это было абсолютно неожиданно. Я встал и начал говорить о нецелесообразности такого решения. Во-первых, я - инженер-строитель, имею большой производственный стаж. Наметились мысли и какие-то заделы по выходу отрасли из тупика. Я был бы полезнее, работая секретарем ЦК. К тому же в Москве я не знаю кадры, мне будет очень трудно работать.

Горбачев и другие члены Политбюро начали убеждать, что это крайне необходимо, что надо освобождать Гришина, что партийная организация Москвы дряхлеет, что стиль и методы ее работы таковы, что она не только не является примером, но и вообще плетется в хвосте партийных организаций страны. Что Гришин не думал о людях, об их неотложных нуждах, завалил работу, его заботила только парадность проведения громких мероприятий шумных, отлаженных, заорганизованных, когда все всё читают по бумажкам. В общем, Московскую партийную организацию надо спасать.

Разговор на Политбюро получился непростой. Опять мне сказали, что есть партийная дисциплина, что мы знаем: вы там будете полезнее для партии... В общем, опять, ломая себя, понимая, что Московскую партийную организацию в таком состоянии оставлять нельзя, я согласился.

Потом я нередко размышлял над тем, почему Горбачев остановился на моей кандидатуре. Он, видимо, учел и мой почти десятилетний опыт руководства одной из крупнейших партийных организаций страны, и производственный стаж... К тому же знал мой характер, был уверен, что я смогу разгребать старые нагромождения, бороться с мафией, имея определенный характер и мужество, смогу капитально поменять кадры, - все это было предугадано. В тот момент действительно я оказался наиболее удачной, что ли, кандидатурой для реализации тех целей, которые он ставил. Соглашался я на тот пост с трудом. И не потому, что боялся трудностей, - я отлично понимал, что меня используют, чтобы свалить команду Гришина.

Гришин, конечно, человек невысокого интеллекта, без какого-то нравственного чувства, порядочности - нет, этого у него не было. Тшла напыщенность, было очень сильно развито угодничество. Он знал в любой час, что нужно сделать, чтобы угодить руководству. С большим самомнением. Он готовился стать Генеральным секретарем, пытался сделать всё, чтобы захватить власть в свои руки, но, слава богу, не дали.

Многих он развратил, не всю, конечно, Московскую партийную организацию, но руководство МГК - да. В аппарате сложился авторитарный стиль руководства. Авторитарность, да еще без достаточного ума, - это страшно. Сказывалось это все на социальных делах, на уровне жизни людей, на внешнем облике Москвы. Столица стала жить хуже, чем несколько десятилетий назад. Грязная, с вечными очередями, с толпами людей...

24 декабря состоялся Пленум Московского горкома партии, на котором выступил Горбачев. Освободили Гришина,- как всегда, по собственному желанию, в связи с уходом на пенсию, - это классический вариант отправки неугодных в отставку. Он предложил мою кандидатуру, что не вызвало, по-моему, ни у кого ни удивления, ни вопросов. Я буквально одной фразой высказал благодарность за доверие, сказал, что обещаю всем тяжелую, трудную работу... Пленум прошел спокойно.

А на февраль была назначена отчетно-выборная партийная конференция столицы - я предполагал, там будет главный бой. Старая гвардия Гришина попробует повернуть события вспять, и не только в Москве.

Нужно было сосредоточиться на подготовке к конференции.

Работая над докладом, я встретился с десятками людей, ездил на предприятия столицы. Анализируя обстановку, вместе со специалистами попытался найти оптимальный вариант выхода из кризисной ситуации. Мой доклад на конференции продолжался два часа, и Горбачев после его окончания сказал мне: "Подул сильный свежий ветер". Но сказал без ободряющей улыбки, с бесстрастным выражением лица.

Надо было менять бюро горкома партии, поскольку здесь кругом были люди Гришина. Гришин уже давно превратился просто в надутый пузырь. Авторитета у него не было никогда, ну а в тот момент, когда перестройка набрала обороты, его присутствие в Политбюро просто компрометировало высший орган управления партией. Горбачев всегда действовал не слишком решительно, с ним тоже он затянул, надо было, конечно, раньше снимать его с поста. Когда я принялся за московские завалы, воздвигнутые им и его людьми, внешне Гришин никак не проявил себя. Мне говорили, что он возмущался некоторыми моими действиями, но это были только разговоры, никаких конкретных шагов он не предпринимал.