Исповедь 'неполноценного' человека

...Ночью шел сильный снег. Я брел по улочке за Гиндзой, расшвыривая снег носком ботинка, и бесконечное число раз пел вполголоса одну строку популярной военной песни "Родина за сотни миль отсюда". Неожиданно меня вырвало. Я впервые харкал кровью. На снегу расползлось красное пятно - ни дать ни взять флаг Японии. Я присел на корточки отдышался, потом обеими руками стал тереть снегом лицо. И не переставал плакать.

"Куда ведет дорога?.. Куда ведет дорога?.. "

Издалека доносится печальный девичий, почти детский голосок. А может, никто и не поет, может, это мне только кажется... Несчастная девочка... Сколько же в этом мире несчастных, по-разному несчастных людей... Хотя нет, можно смело сказать, что все несчастны на этом свете; правда, все могут со своим несчастьем как-то справиться, могут открыто пойти против мнения "общества", и оно, очень может быть, не осудит, возможно даже посочувствует им; но мое несчастье проистекает от моей собственной греховности и всякое сопротивление обречено. Заговори я вразрез с мнением общества - не только Палтус, но и все люди крайне изумятся: глядите, у него еще язык поворачивается что-то требовать... Сам не пойму - то ли я очень уж, как говорится, "своенравный", или, наоборот, слабохарактерный, что ли, но одно несомненно: я - сгусток порока, и уже только в силу этого несчастье мое становится все глубже и безысходнее, и ничего с этим не поделаешь...

Я постоял, подумал и решил, что прежде всего надо бы принять какое-нибудь лекарство; зашел в первую попавшуюся аптеку. Войдя, встретился взглядом с хозяйкой, почему-то она буквально остолбенела, вперив в меня широко раскрытые глаза. В них читался не испуг, не враждебность, а что-то похожее на мольбу о спасении, бездонная тоска была в них. "Бог мой, она тоже несчастна, а несчастные люди остро воспринимают чужое горе", - подумалось мне, и в глаза бросилось, с каким трудом она встала, опираясь на костыль. Подавив в себе порыв подбежать и помочь ей, я стоял, не отрывая от нее взгляда, слезы навернулись на глаза. По щекам женщины тоже катились крупные слезы.

Оставаться здесь было невозможно, я вышел из аптеки. Добрел до дома. Ёсико напоила меня подсоленной водой, и я сразу, ничего не говоря, свалился в постель. Провалялся весь следующий день, солгав Ёсико, что, кажется, простыл, а вечером, не в силах отогнать беспокойную мысль о болезни, кровохаркании (это я держал в секрете), поднялся с постели и пошел в ту самую аптеку. Улыбаясь, без утайки рассказал хозяйке о том, что было и почему меня беспокоит нынешнее состояние здоровья, попросил совета.

- Вам следует воздерживаться от алкоголя. Меня не покидало чувство, что нас связывает что-то родственное.

- Наверное, я уже хронический алкоголик. Вот и сейчас тянет выпить.

- Нельзя. Мой муж болел туберкулезом и считал, что надо пить, потому что алкоголь, якобы, убивает бактерии... Так и пристрастился, сам жизнь свою укоротил...

- Какая-то тревога постоянно гнетет меня, я все время чего-то боюсь... И нет сил вынести эти страдания...

- Хотите, я подберу вам лекарства? Только обещайте бросить пить.

Постукивая костылем, хозяйка аптечной лавки начала снимать с полок, вытаскивать из коробок разные лекарства. (Она вдова, единственный сын учился в медицинском институте где-то в префектуре Чиба, но вскоре, как и отец, заболел туберкулезом и давно уже находится в больнице; с ней в доме живет разбитый параличом свекор; у нее самой в пятилетнем возрасте был полиомиелит, и с тех пор одна нога совсем не действует.)

- Это кровообразующее средство. Вот для инъекций витамины в ампулах, а вот шприц. Здесь кальций в таблетках. Это - диастаза, чтобы желудок не испортить лекарствами.

Она отобрала пять-шесть лекарств, объяснила назначение каждого. Меня очень тронула ласковость этой несчастной женщины.

- А здесь, - она поспешно завернула в бумагу маленькую коробочку, здесь лекарство, которое примете, если совершенно невтерпеж захочется алкоголя.

В коробочке был морфий. Он, по словам хозяйки, менее вреден для меня, чем спиртное; так думал и я сам, тем более, что состояние опьянения казалось мне тогда нестерпимо противным. И вот, радуясь, что наконец-то смогу избавиться от этого сатанинского наваждения, я вколол себе в руку морфий. Тревога, раздражение, робость - все моментально исчезло, я почувствовал себя веселым человеком, ощутил прилив сил, способность искусно рассуждать на любые темы... Уколы помогали мне забыть, что здоровье очень подорвано, я с воодушевлением работал над комиксами, причем рождались сюжеты настолько эксцентричные, что я сам, пока рисовал, время от времени прыскал со смеху.

Я рассчитывал, что вполне достаточно будет впрыскивать по одной ампуле в день, но вскоре дозу пришлось увеличить до двух, а потом и до четырех ампул - иначе работа никак не двигалась.

Хозяйка аптеки забеспокоилась:

- Это очень плохо. Будет ужасно, если вы пристраститесь к морфию.