Исповедь Плейбоя (СИ)

— Э-ве-ли-на… - различаю зыбкие звуки собственного имени. – Эвелина…

За темным, покрытым конденсатом окном появляется лицо. Я срываюсь на ноги. Бегу к стеклу, чтоб смазать лишние затуманенные фрагменты, и не сразу понимаю, что они – с обратной стороны, хоть такого просто не может быть.

И все же – я помню это лицо.

Помню небольшую щетину, выгоревшие до соломенного цвета волосы. Помню лицо с загаром из солярия, о котором думала, что оно слишком уж симпатичное, как для мужчины. Помню глаза цвета ржавчины с молоком. Помню каждое движение полных губ, когда они произносят мое имя.

Я не помню только одного – кто он. Но даже так, в полном неведении, готова бежать за ним хоть в самый ад, босая, голая, через терновник и пламя.

Только куда бежать, если он … мертв?

Грудь сдавливает тисками.

Я бью ладонями по стеклу.

— Рррррр… - снова проклятое слово заостряет в горле. Перевожу дыхание – и паника накрывает с головой, потому что мужчина за окном начинает медленно растворяться, и в его темных глазах появляется пустота. – Рррррр… Рррууу… Ссссс…

Кулаки градом падают на проклятое окно, сильнее и сильнее, я уже практически вкладываюсь всем корпусом в каждый удар.

И в какой-то момент стекло просто не выдерживает.

В кожу врезаются осколки, а я сама по инерции лечу вниз, слишком поздно понимая, что на пути моего падения «акулий плавник» осколка, и лишь за секунду до того, как напарываюсь на него кожей, успеваю хотя бы закрыть глаза.

***

— Ты уверена, что не хочешь ничего с этим сделать? – Мама стоит у меня за спиной и в зеркальном отражении я кажусь настоящим великаном против нее, хоть заметно ниже и из-за болезни превратилась в ходячий скелет. Вся одежда висит на мне, как на вешалке, и я заново учусь нормально есть. – Есть хорошие специалисты…

Поворачиваюсь и просто крепко обнимаю ее за плечи.

— Я люблю тебя, мамочка, - шепчу ей на ухо, и на сухих губах чувствуется вкус соли. – Не нужно никаких специалистов. Я все равно не стану красивее.

Мне действительно плевать на шрам. Я готова носить его с гордостью, ведь если бы не та роковая ночь, я, возможно, до сих пор блуждала бы в лабиринтах собственной замороженной памяти.

Теперь я знаю только одно: Руслан жив. Доктор сказал, что так моя психика пыталась защититься от боли, потому что в той перестрелке мне на миг показалось, что он умер у меня на руках, а не наоборот. Противно за собственную слабость и за бесцельно упущенное время, но по крайней мере теперь у меня есть цель.

— Не уезжай, - просит мама, и я упираюсь лбом ей в плечо. Мотаю головой так сильно, что безбожно болит шея.

— Он мой Рочестер, - говорю до краев наполненную романтикой пафосную чушь. – Он зовет меня. Помнишь, Джейн слышала своего слепого отшельника за тысячи километров? Теперь я знаю, что это правда.

Она отвечает сдавленным всхлипом и еще несколько минут мы просто стоим в полной тишине моей старой комнаты в родительском доме.

Я уеду отсюда, не взяв ничего: только документы, кота и надежду.

Для нас не может быть поздно, потому что «мы» - не случайны.

Глава сорок третья: Эвелина

— Кошка… - Руслан смотрит на меня так, будто увидел призрака.

В свете рождественской иллюминации его лицо выглядит странно угловатым из-за острых теней и заметной щетины по контуру подбородка и челюсти. Я подхожу к нему впритык и просто смотрю в глаза. Это все равно, что догнать мечту, когда на отметке горючего уже давным-давно пустой бак, шины пробиты и нет запаски, а корпус старенького болида давно проржавел и разваливается по кускам на каждом крутом повороте.

— Я думала, ты умер, - говорю так тихо, что с трудом раздельные слова в собственном шепоте. – Я решила, что ты умер и… забыла тебя. Чтобы не было больно. Это трусость, Кот. Это самая невозможная трусость.

— Никто и не считал тебя смелой, - подначивает он, и немного поворачивает голову, чтобы оставить поцелуй на моей ладони. – Самая смелая трусливая Кошка.

Щурится, моргает, смазывает снежинки с ресниц и вдруг хватает меня в охапку, сжимая так сильно, что в легких не остается ни капли воздуха. И даже вырываться не хочется, потому что мой следующий глоток будет уже совсем другим. Теперь – одним на двоих с мужчиной, к которому я привяжу себя стальными нитками.

— Ничего, что я теперь такая уродина?

— Ничего, что я всегда был уродом?

— Кот скучает. – Я шмыгаю в плечо и морозный ветер студит дорожки слез. Приятно. Господи, до чего же приятно реветь вот так: посреди чужого города, на стареньком мосту, во всех этих пестрых лампочках, под звуки слов случайных прохожих. Приятно обжигаться морозом и согреваться теплым дыханием.

— Ты его привезла? – Руслан нервно смеется мне в макушку.

— Конечно, привезла. Не хотели пропускать на таможенном контроле, потому что слишком толстый. Думали, натолкана в него порошок и всякие веселые таблетки.

Это самая идиотская и не смешная шутка из всех, что я когда-либо произносила, но мы смеемся над ней, как ненормальные.

Потому что мы и есть ненормальные.

Эпилог: Руслан

Март