Исповедь расстриги. Как воскреснуть из мертвых

Потом настал холодный и морозный декабрь, однако снег так и не выпал. Я теперь бегала в училище издалека, и мне требовалось минут двадцать на дорогу туда, а потом полчаса обратно, потому что приходилось забираться вверх на крутой склон.

Наша новая мастерская на улице Герцена располагалась рядом с Никольской церковью, построенной на вершине высокого холма. Когда я по утрам спешила в училище, то сначала немного поднималась вверх до церкви, а потом, тормозя ботинками, бегом спускалась по улице Декабристов, она причудливой дугой уходила вниз под гору и там почти упиралась в нашу Успенку.

Странное дело, но ещё с весны я ощущала Успенскую церковь всю целиком продолжением своего тела. Это трудно объяснить словами, но у меня внутри будто бы открылось тёмное пространство храма, и между ним и мной не проходило никакой границы. И ещё наше с храмом общее причудливое тело ощущало нездоровье и надвигающуюся угрозу.

А люди по-прежнему продолжали приходить в заброшенную церковь на берегу, свято веря в чудеса, но мы теперь чувствовали себя там как-то неловко.

Во-первых, надо признать, что мы их невольно обманули.

Во-вторых, меня преследовало какое-то мутное чувство, его трудно сформулировать – вот вроде бы ты чего-то добиваешься, и у тебя получается, но потом оно начинает жить своей жизнью и больше тебе не принадлежит. Казалось бы, всё хорошо, цель достигнута, но при этом твои авторские права и право собственности грубо нарушены. Хотя изначально тебе тут вообще ничего не принадлежало, полезно помнить сей факт и не борзеть.

Вот и с детьми потом так же.

Новый 1990 год пришёл без снега, я съездила на праздник домой, но буквально на следующий же день вернулась, чтобы готовиться к просмотру. По недоброй традиции сессия тогда начиналась в первых числах января.

Не помню точно, в какой из этих дней меня накрыло очередное видение, и оно захватило так, что не выдохнуть! У меня до сих пор ощущение, что всё тогда случилось наяву. В моей нынешней жизни психотерапевты всякий раз напрягаются, когда я сообщаю им, что иногда вижу особенные сны, которые затрудняюсь отличить от реальности.

А в то серое январское утро меня трясло от холода так, что зубы стучали, и от этого озноба я проснулась у себя на диване в мастерской на улице Герцена. Накануне вечером я продрогла на сильном ветру и, наверное, простыла, а может, подцепила грипп, не знаю, но я еле-еле приплелась из училища, заварила чай и свалилась без сил.

Так вот, я лежу одетая под одеялом, трясусь, глаза вроде бы закрыты, но при этом я вижу, как над городом с северо-востока скачет огромный всадник, величиной примерно как знаменитый Медный в Питере.

Он всё ближе и ближе, копыта коня громыхают уже по соседним крышам, и тут всадник размахивается и пронзает меня прямо в сердце своим страшным чёрным копьём!

Боль дикая, но я не умираю, а вижу Успенскую церковь и понимаю, что именно мне надо там сделать – рождественской ночью я напишу новый образ так, чтобы лик Христа уже никто не смог стереть с алтарной стены!

Морозный воздух той рождественской ночи уже дышит мне в лицо, и я отчётливо вижу, что к полуночи все наши пойдут со мной, как на Пасху, чтобы играть, петь и поддерживать огонь. А потом Юрка замкнёт весь храм снаружи красным кругом по белому снегу.

Пригвождённая болью и ужасом, я мучительно соображаю, что это было? И как можно сделать тот круг в реальности? Но потихоньку моё дыхание восстанавливается, и вскоре я даже встаю с дивана, хотя от удара копья навылет в груди всё ещё ледяной сквозняк, он свищет из жуткой чёрной дыры, и боль в сердце долго не позволяет мне вздохнуть глубоко.

На вечерней сходке, когда я объявлю нашим очередное мистическое «задание», они даже не удивятся.

* * *

В ночь перед Рождеством нас собралось семеро.

Настроение подавленное, все усталые, никакого бодрого воодушевления, какое царило у нас перед Пасхой, нет и в помине, у каждого ворох своих проблем. Олька уехала в Питер сдавать сессию, её нет с нами, а мы с Иркой обе нездоровы.

Меня по-прежнему дико знобит без температуры, могильным холодом сковывая всё тело и сжимая сердце, ни вздохнуть, ни выдохнуть! У Ирки мрачный токсикоз, и она уже приняла решение о прерывании их отношений с Юркой и не только. Ирка очень устала, она считает, что за три года у них всё полностью исчерпано. И только Юрка пока на что-то надеется.

А ещё у Ирки сильно болеет мама, и скоро рак возьмёт своё.

Гнетущее настроение усугубляет погода. Три дня над городом висят низкие свинцовые тучи, крепкий мороз сковал пыль на дорогах, но снег так и не выпал, земля чёрная, а в моём видении красный круг должен лечь на белый снег, замыкая храм внутри.

Юрка придумал взять прочный пакет, сделать в одном уголочке много мелких дырочек, залить туда жидкую краску и обойти с ним вокруг храма, слегка надавливая на пакет, чтобы краска лучше разбрызгивалась.

По идее, должно получиться, но снега всё ещё нет.

Молча, как на похоронах, мы собираемся, одеваемся потеплее, берём с собой краски, кисти, еду, бутылку водки, чтобы не околеть на морозе, подстилки, а дрова ребята нарубят на месте.