Мои длительные загоны создали настоящий ад в отношениях с другими людьми и с самим собой. Превращаясь в настоящий скрыв крыши, порой. Например, когда я подсаживался, на якобы лечебные диеты, изнуряя свой организм отвратительным питанием. Когда я сдавал бесконечные анализы, пытаясь выяснить причины своего плохого самочувствия, когда я срывался в припадках гнева на окружающих меня людей и годами практически не вылезал из дома, сидя за компьютером.
Да, бесспорно, проблемы небольшие изначально были. Но своей мнительностью и различной хуйней, которую я сам с собой творил, я превращал их в большие. Боялся неприятностей, и именно этим, максимально приближал их.
Но вернемся к моему хую. Всё-таки, он главный виновник этой книги, можно сказать её главный герой. Без него, не было бы написано ни строчки. Поэтому, по справедливости он заслуживает отдельной главы. Когда я думал, что с хуем ничего уже точно не поможет, врач – девяностолетняя женщина, работавшая уже последние годы своей жизни, сильно выручила меня, практически убрав все проблемы моего хуя. Её посоветовала мне мать. У матери тоже всю жизнь были интимные неполадки – циститы. Как я и писал, семья, наследственность – страшная сила. С ней шутки плохи.
Смерть отца
Его первая потеря сознания, которой характеризуется лейкемия, случилась прямо на сцене, он играл на пианино и внезапно рухнул с табуретки на пол. Уже тогда, вид его был изнемождённый донельзя. На работу он ходил чисто по инерции. Ведь кроме работы в его жизни ничего не было.
Отец умирал в одиночестве. Люди из его окружения не были близкими ему, я имею ввиду по-настоящему близкими. Жена жила с другим мужчиной, мать пилила его даже во время болезни. Куча коллег по работе – максимум приятели, но не более.
Он умирал, так никому и не открывшись. Так и не попробовав изменить свою жизнь. Так и не признав или не поняв свои ошибки.
Его смерть будто несла в себе сообщение. Настолько характерной она была. Только не сразу я это сообщение мог истолковать верно. По началу, мне казалось, в его печальной жизни и в ранней смерти виновата нищенская работа, стерва жена и неестественная связь со своей матерью – трёхтомник для любого психотерапевта.
Однако это были лишь следствия, причины заключались в другом. Он боялся. Боялся совершить поступок, боялся ответственности, боялся изменений. В отце был панический страх ко всему новому. Например, к женщинам он первый не подходил, жена познакомилась с ним сама. Музыкальный институт, определивший его карьеру, выбрала ему мать. Работать, на нелюбимой работе, он был вынужден после моего рождения, дабы заработать копейку, но не по своей воле. В своей джазовой группе, созданной им же, он не был лидером, и его выкинули оттуда незадолго до болезни. Но самое ключевое, вовремя сходить к врачу, он тоже побоялся…
Всю жизнь он был ведомый. При этом жутко упрямый и убеждать его в чём-либо было бесполезно.
Незадолго до смерти, до него начало чуть-чуть доходить… Он сидел худой и сгорбленный на кухне со своей матерью. Он говорил, что когда выздоровеет, хочет пойти на курсы вождения. Хочет поступить в институт и получить другое образование….
Вообще, способности в нём таились очень неплохие. Он прекрасно писал. Гораздо лучше меня. Но не было у него смелости создавать по-настоящему глубокие и сильные вещи. Вычленить их из рутины жизни. На вопрос, почему ты не пишешь, он отвечал: Да что я могу, по сравнению с теми писателями, которых читаю.
Перед смертью он говорил только о литературе. Он умирал с книгой Андрея Платонова в руках. Называя этого писателя величайшим из всех. И все слова отца, незадолго до смерти, были в основном про книги.
В конце же, раздавалось лишь невнятное мычание по телефону. Силы покидали его, и он, непроизвольно, нажимал щекой кнопки на мобильнике, которые пикали во время нашего разговора. Книги, книги, книги…
У меня есть трансцендентальное ощущение, что своими книжками, я совершаю за него поступок, который он не совершил при жизни. Сказать (написать) некую правду. Настоящую правду.
Со мной он так и не смог поговорить откровенно. Сказать честно: какое жизнь говно, какие бабы мрази, как его всё заебало, как же он ебаный подкаблучник. Ну, хоть что-нибудь.
Не мне это было нужно. Нужно было ему. Но он умер, словно незавершённый, незаконченный. Так же, как и жил.
Эпилог
Сильная радость, как и сильная печаль, являются уделом человека, обуреваемым желаниями и страстями. Отказаться от них нельзя. Выход один, пройти через них до конца.
С ранних лет я видел постоянный тупик в дороге инстинктивных удовольствий. Встреча, расставание, встреча, расставание. Их было столько, что и не сосчитать. Длительные отношения имели ещё меньше смысла и причиняли лишь мучения. Но отказаться от всего этого я не мог. Так как ничего вокруг больше не было. Была лишь пустота и мрази.