Исповедь школьника

Мы действительно, сами не заметили, как пролетело время, как мы доели и допили все. Я грустно улыбнулся и посмотрел на Лёньку.

— Так не хочется уходить!..

— Ни в коем случае! — живо отозвался официант. — Приятный вечер только начинается. Может быть, прикажете подать горячее? — обратился он к Лёньке.

Тот взглянул на меня.

«А, в самом деле, — подумал я, — почему нам не взять, например, цыпленка, или жаркое, или мясо на ребрышках? Мы провели такой день, мы зверски проголодались, эти сладкие закуски только раздразнили наш аппетит, и, главное, я совершенно не хотел отсюда уходить!» И я снова утвердительно кивнул.

Лёнька сделал большой заказ. Через некоторое время нам принесли хлеб, зелень, жареную картошку с острым соусом, и отдельно две порции восхитительно пахнущего стейка с кровью.

— Какое вино будете заказывать к мясу? — спросил официант. Мы переглянулись, пожали плечами — и, вообще, не много ли для нас? — В таком случае рекомендую вот это, — он указал нам какое-то название в винной карте. Это было испанское красное крепленое вино, хорошее и дорогое.

Я согласился — почему бы и нет? Семь бед — один ответ. Мне хотелось, чтобы было весело.

Официант немедленно принес нам бутылку.

Перед тем, как удалиться, он зажег на нашем столе две высокие свечи. Это было как раз то, что нужно. Я смотрел, как весело сверкали глаза Лёньки, как отражается в них пламя свечей. Мы совсем спрятались под листьями пальмы, в малиновом полумраке зала.

— Ну, Женька, тебе это дорого обойдется!

— Что ты хочешь сказать? — у меня приятно дрогнуло сердце.

— Я хочу сказать, что ты потратил целую кучу денег. Ты хоть обращаешь внимание, сколько все это стоит? — Я махнул рукой, подумаешь, какие мелочи! — Мне просто неловко, — объяснил мой друг. — Ты за все платишь сам, я даже не могу принять участие.

— Что ты, Лёня, — я улыбнулся, — я же их тоже не заработал. Это как бы и не мои деньги, а просто счастливый случай! Значит, ты имеешь на него такое же право, как и я! — Я рассмеялся, он — тоже, вместе со мной.

— Все равно, Женя, спасибо, — проникновенно сказал Лёнька, чуть захмелевший и такой красивый. — Мы так здорово провели эти два дня. Хорошо было… Я хотел сказать… — начал он и густо покраснел, что было видно даже сквозь загар и малиновый полумрак зала. — У меня есть немного денег, совсем чуть-чуть. Женя, тебе нравятся белые хризантемы, позволь я заплачу хотя бы за них? Если у меня хватит… Пусть это будет тебе от меня хотя бы частичная благодарность за все. — Он неловко улыбнулся. — Ты меня прямо совсем избаловал!

— Что ты, спасибо! — прошептал я, тоже улыбаясь. Я был растроган до глубины души. Голова моя кружилась от испанского вина и музыки, я был счастлив, я был готов расцеловать его прямо здесь, при всех. — Это не я тебя избаловал, а ты меня всего одарил цветами… на все свои деньги. — Я придвинул к себе хрустальную вазу и спрятал лицо в бледно — душистое облако хризантем, издающее запах ночной реки и влажной, холодной травы. Откуда у меня эти грезы?..

«Сегодня наш последний день, — думал я, — вот уже и сумерки за окном. Зеленое солнце отправилось спать.

Неужели все уже кончается? А, собственно, почему кончается? Ну, подумаешь, кончилось лето, это ведь еще не конец жизни. Начнется школа, мы будем опять сидеть за одной партой, будем вместе рисовать, гулять, плавать в бассейне, будет светить солнце. Почему же опять, среди этих малиновых ламп, среди этих свечей и музыки в моем сердце опять просыпается грусть? Лёнька, Лёнька, — думал я, — если бы только было можно, я бы одарил тебя всеми цветами мира всех цветов радуги и всем, что мог бы сделать, как наследник, действующий компаньон и держатель акций… это уже серьезнее. Я бы отправился с тобой далеко — далеко, на Зачарованный остров, где никто не будет указывать, что нам можно делать и что — нельзя. Я взял бы тебя за руку и пел бы тебе песни — все, какие знаю, на русском и на английском языке. О, муки! Почему я должен молчать?! Почему некоторые наши ровесники — вульгарные, грубые мальчишки с бутылками пива — уже сейчас гуляют с девчонками, нашими же сверстницами, и открыто, не таясь, почти напоказ, целуются с ними прямо на улице — и ничего, все вокруг только улыбаются и радуются за них? Почему же мы, тихие, нежные, довольно милые создания, главное, совершенно безобидные для общества, послушные дети своих родителей, юные спортсмены и художники, боимся не то что вымолвить слово, но даже и взглянуть друг на друга неосторожно, опасаясь насмешек и позора со стороны, и главное — стыдясь друг друга и самих себя? Почему, почему?.. Как я хочу, Лёнька, быть с тобой вместе все время, никогда не разлучаясь! Я смотрю на твое лицо, освещенное пламенем свечей, и я почти уверен, что ты тоже хочешь этого. Я же вижу, я же чувствую». — И неожиданно для меня самого, в моей душе откуда-то возникает и крепнет уверенность, неумолимая, как смерть — придет время, и мы будем всегда вместе, вот так, как сейчас, и еще ближе… Все это молнией пронеслось у меня в голове, пока Лёнька глядел с улыбкой, как я купаю лицо в хризантемах.