Исповедь школьника

— Папка, — сказал я покаянным голосом, — я нехороший…

— В каком смысле? — он удивленно покосился на меня.

— Я уже договорился с Павлом Ивановичем, и он отпустил Лёньку со мной.

— Как договорился? Когда?

— Сегодня днем. Я был у них дома. Я сказал, что скоро мое совершеннолетие…

— Через два года! — уточнил отец.

— Ну… да, в общем — скоро, и ты собираешься передать полностью в мои руки один из наших филиалов. Ведь ты собираешься? — Я нежно потерся щекой о его плечо, скашивая на него глаза.

— Ну, допустим, и что?

— И то, что я уже должен потихонечку формировать свою команду из близких, преданных мне людей — друзей, которым я доверю. А Леонид как раз подходит на роль моего личного помощника и телохранителя. Мы же друзья, и он, если нужно, за меня жизнь отдаст! Ведь ты же сам просил Павла Ивановича, чтобы он обеспечивал мою безопасность. И он — его сын, так что тут получается в некотором роде преемственность и связь: Павел Иванович — твой телохранитель, а его сын — телохранитель твоего сына. Логично?

— Ну, логично, и что дальше?

— А тут, я сказал, представляется как раз такой случай — Я отправляюсь в поездку, мне нужен личный помощник и… хороший, верный товарищ. Вот и прекрасная возможность для первого Лёнькиного задания — в качестве сопровождающего, который постоянно будет при мне. Это уже как бы начало его карьеры.

— Так. А Павел Иванович?

— Конечно, согласился! Когда я передал ему деньги…

— Ты передал ему деньги?!! Какие деньги?

— Зарплату для Лёньки… и компенсацию для него. Передал в конверте… от тебя. Там твоя печать и подпись: «Золотов». И написано: «Для использования в лучших целях по Вашему усмотрению». Это те деньги, которые ты подарил мне весной. Ну, я и усмотрел эту цель, — закончил я упавшим голосом и поднял на него глаза: — Отец, я не хочу ехать один!

— Ты даже не пожалел свои собственные деньги? — сказал он задумчиво — М-да… И ты сказал, что все это тебе поручил передать я?!!

— Да, — ответил я грустно. — И сказал, что ты уже обо всем договорился в школе, и Лёньку отпускают вместе со мной — на тех же условиях, что и меня.

— Ну, Женька!!! — отец резко встал.

— Да, отец, я знаю, я нехороший. Я виноват, накажи меня. Я взял из своих вещей среди чемоданов узкий кожаный ремень и подал ему, затем, потупив глаза, трогательным жестом покорности и смирения развязал полотенце на своих бедрах и, голый, вытянулся перед ним на диване, выражая полную готовность быть сурово наказанным.

— Я готов, — сказал я тихо. — Выпори меня хорошенько, как я того заслужил.

Пауза. Играла музыка Малера, Симфония номер семь… Отец осторожно коснулся рукой моих нежных частей, пониже спины:

— Надо же, — вздохнул он, — следы от розги… до сих пор не заживают… И здесь, и по всему телу… — Он легонько провел рукой по моему позвоночнику, по лопаткам, плечам: Худенький ты какой у меня… — Затем мягко запустил пальцы в мои густые, мокрые волосы и осторожно повернул мое лицо к себе. Я смотрел на него широко открытыми глазами, моргая, и молчал.

— Женька… — сказал он таким голосом, словно видел меня в первый раз, и разглядывал меня, будто изучая. Откуда ты взялся, Женька?

— Что? — не понял я.

— Я говорю: откуда ты взялся, Женька? — спросил он задумчиво. — Откуда ты взялся на этом белом свете. Тебя же не было… — Я лежал неподвижно, глядя на него, он задумчиво перебирал мои волосы.

— Ну ладно, — сказал он через минуту уже совсем другим, своим обычным шутливым тоном. — Что сделано, то сделано. Однако каков ты, парень! Как ловко! Я все больше не перестаю тебе удивляться! Ну, моя природа, точно! Вставай! Надень трусики, а то простудишься!

Я живо вскочил, рассмеявшись:

— Весь простужусь, или только жизненно важные органы?

Отец тоже рассмеялся:

— Смотри, они скоро тебе могут понадобиться! Будь с ними аккуратнее!

Становилось весело.

Я убежал в свою комнату, достал из коробочки и надел узкие-узкие, серебристые трусики — стринги. Вернулся в зал и встал посередине, задорно подбоченившись:

— Ну как, ничего? — Я повернулся так, повернулся этак, смеясь.

Отец допивал свое пиво на диване:

— Ничего, — проворчал он, оглядев меня. — В смысле ничего не прикрывают. Все следы от розги видно. Бесстыдник! Откуда у тебя эта эротическая гадость? Где ты их достал? — он хмурился, но улыбался.

— Ты же сам мне их купил, — скромно сказал я.

— Что ты несешь? Когда я покупал тебе такие трусы?

— В бутике, когда мы покупали мне зимнее пальто. Я взял их с прилавка, целую коробочку, там семь штук, все разных цветов — это Франция, знаешь, какие красивые, шелковые! А ты заплатил вместе с пальто, и не заметил.

— Ах ты, озорник!

Я рассмеялся, он, вслед за мной, тоже. Я кружился перед ним, как волчок. Он пытался с дивана поймать меня рукой, но не успевал. Я прыгнул через него на диван и ловко вытянулся между отцом и спинкой — диван был узкий, но я легко вписался со своей комплекцией.

— Так с Лёнькой решено? — сладко прошептал я ему в ухо.

— Решено… директор филиала! — он хмыкнул.