Исповедь скитальца

Я не открою ничего нового, если отмечу здесь, что любовь, и ненависть – растут из одного корня, и разветвляясь стволами на поверхности, создают пантеон противоречия…, воплощающийся, как во всякое великое творчество, так и во всякую малую, и большую войну.

Ты любишь, настолько же беззаветно, насколько беззаветно способен ненавидеть… И самая большая любовь, – любовь к жизни, порождает, и самое гадкое в сердце, – ненависть, и страх.

Но, казалось бы, боится только тот, кто боится потерять. Неимущему – нечего боятся…, ведь у него нечего отнять…, и тем он – свободнее, чем меньше у него имущества.

Но вот парадокс. Обладая только одним имуществом, но самым дорогим, – жизнью, он дорожит только им, и готов до последнего вздоха, бороться за него, не взирая на то, что эта самая жизнь, не блещет к нему, обоюдной любовью.

Трусость же, на самом деле, не продолжение страха, но порождение слабости. И бороться в себе, надо не со страхом, но со слабостью. И именно производная, от этой слабости нашего сердца, не позволяет нам смотреть правде в глаза.

Итак, – жизнь без прикрас… Чего в ней больше – хорошего, или плохого? На первый взгляд, вопрос – риторический. Ибо, при всей общей усреднённости, и амбивалентности жизненного полотна, каждый находит в ней то, к чему расположен его рассудок…, в какую из сторон, маятник его сознания, отклонён благодаря чувственности…, её уязвимости, и способности к регенерации.

Но давайте, всё же, посмотрим непредвзятым взглядом…, и попытаемся проанализировать, что мы, чаще всего, относим в ней, к хорошему, а что к плохому. Может оказаться, что мы плаваем в собственных иллюзиях, словно в собственных фекалиях, и не желаем выплывать на чистую воду. Ведь чистая вода, как правило, и очень холодна.

В какие времена, в какой период моей жизни, она была наиболее плодовитой? Беспечность, присущая моему детству, когда я ещё не был приобщён, к какому-нибудь практическому ремеслу…, когда, почти полная свобода развращала мою душу…, и суровость самой жизни, стала причинять боль всякий раз, когда она, эта свобода, хоть как-то попиралась… Когда принуждение, столь обыкновенное, для большинства моих ровесников, мне причиняло болезненные уколы, нанося значительный ущерб, моей слишком рано распоясавшейся, гордыне…

И эту беспечность, и гордыню, мне пришлось ломать, в уже достаточно зрелом возрасте…, когда все «кости моей духовности», уже срослись криво. И тем болезненнее была, эта операция…, и тем длительнее становилась реабилитация.

Но именно тогда, мой мятежный дух, почерпнув из колодца свободы, студёную воду, и заболев «ангиной», приобрёл свой иммунитет, против рабского подчинения общим правилам, и моральным догмам окружающего социума.

Да, я рисковал никогда не выздороветь…, или, попав под «Колесо Иксиона», быть раздавленным собственной безответственностью. Или, разогнавшись на собственном «болиде лихости, и презрения к опасностям», врезаться на полной скорости, в стену фатального порядка мироустройства…, так и не познав, и не ощутив своей «гангстерской глупости».

Перелистывая страницы собственной жизни, мы часто впадаем в меланхолию. И эта меланхолия, как угнетает наше сердце, так и подстёгивает наш разум, к будущим преодолениям. Все, так называемые ошибки молодости, все недоразумения, мы склонны относить к собственной неразвитости…, к собственной неразумности.

Мы смотрим на всё это, с высоты прожитых лет…, и нам кажется, что случись с нами такое сейчас, мы непременно поступили бы иначе. Так властвует над нами, пантеон иллюзорности…, так наш оценочный разум, переводит необходимость бытия, в разряд подвластного разуму, политеса действительности.

Мы убеждены, что в нашем поведении существует червоточина ошибочности. Но, как возникает наша оценка прошлого, и что, на самом деле, значит, – я тогда ошибался? Это значит, перефразировать постфактум – необходимый в прошлом, момент бытия. Переосмыслить поступок своей прошлой жизни, через палитру образности теперешнего сознания…, через виньетку теперешнего собственного убеждения-заблуждения. – Момент прошлого бытия, в котором, будто бы существовала возможность иного развития событий, иного стечения обстоятельств…, и главное – иной осознанности, и иной нашей реакции, в рамках разумной оценки. Будто бы мы действительно могли поступить иначе, при тех стечениях обстоятельств, и том фокусе нашей оценки, данной ситуации.

Это сродни чудесному перевоплощению…, сродни догматическому политесу царствия лжи…, в котором наш разум, рисует в своём воображении, совершенно иную картину исторического момента…, отбрасывая все противоречия, и не принимая во внимание главные мотивы, за которыми скрыта реальная платформа того, или иного поступка.