Исповедь соперницы

Здесь все говорило о вкусе и умении Эдгара сочетать нормандский образ жизни с изнеженностью Востока. Свечи в наших покоях всегда имели особый запах — к воску добавлялись аравийские благовония, дрова для камина доставлялись отменно высушенными. Мебель была из теплого золотистого дуба, вся в искусной резьбе, часто с инкрустацией из перламутра, меди и даже полудрагоценных камней. А ложе… Поистине оно могло называться королевским. Оно находилось на особом возвышении, к нему вели три обтянутые алым сукном ступени, а за резным бордюром ограждения лежали тюфяки, набитые соломой и шерстью, поверх них — перины из мягчайшего орлиного пуха, простыни несравненного по тонкости полотна с кружевными прошвами и одеяла из куньих шкур. И над всем этим мягким великолепием возвышался балдахин столь пышно драпированный, столь богато вышитый цветными узорами, да еще окаймленный длинной шелковистой бахромой, что, пожалуй, половина наших доморощенных леди Норфолка предпочти бы пошить свой лучший наряд из подобной ткани.

И как все это не могло улучшить настроения? А вот выходит не могло. Особенно, как подумаю, о том, какие плотские неуемные желания, какие бесстыжие фантазии приходят в голову моему мужу, когда он ложится со мной в постель.

Вскоре после того, как совершив вечернее омовение я легла, пришел и Эдгар. Я постаралась дышать ровно, притворяясь, что сплю. Увы, когда он откинул полог и коснулся меня, по его учащенному дыханию, я поняла, что сейчас произойдет. Невольно сжалась, слыша, как шуршит его одежда, пока он раздевался. Сквозь ресницы при свете камина я видела его нагое мускулистое тело. Признаюсь меня уже не так смущала его нагота, я даже находила, что мне приятно глядеть на его тело — хорошо сложенное, ловкое и очень сильное. А в том, как он резко скидывал через голову камизу,[55] было нечто, что взволновало меня. И я невольно вздохнула, нарушив видимость своего сна. Эдгар сразу заметил это, тихо засмеялся и скользнул в постель быстро и легко, как дурачившийся мальчишка. Но от его веселья я невольно сжалась. Понимала, что он уже в предвкушении этого бесстыдства.

— Ах, супруг мой, я так утомлена…

Ну почему жена не имеет права отказывать супругу в постели? Эта обязательный наш долг — отдаваться ради продолжения рода. А я вовсе не хочу забеременеть. Даже больше: меня страшит перспектива умереть родами… Теперь прибавьте к этому, что сам процесс совокупления это нечто столь унизительное, когда мужчина играет вашим телом, словно сытый кот дохлой мышью. И я вынуждена подчиняться, не испытывая ничего, кроме призрения и стыда. Даже поцелуи Эдгара… Возможно они и были бы приятны, если бы я не была так напряжена в ожидании того, что последует за ними. А он, словно не замечая моей покорной пассивности, словно чего-то хотел от меня, шептал всякие нежные глупости, называл ласковыми дурацкими словечками.

И вот его рука уже скользит по моей ноге, задирает рубашку. Рука была такой теплой, словно он и не пришел через ряд переходов, где в углах намело сугробы. Но это прикосновение заставило меня сжаться, словить его кисть, не дав дойти туда, куда она стремилась. И как всегда во мне оглушающей волной поднялся стыд.

— Эдгар…

Мои мольбы прервал поцелуй, страстный, требовательный. Но я уже уперлась в плечи Эдгара, силясь его оттолкнуть. И тут же его рука, над которой я потеряла власть, скользнула туда, куда я не желала ее допустить. Я замычала, давясь поцелуем, а он все наваливался на меня, целовал, торопливо расшнуровывал мою рубаху на груди.

Я извернулась под ним, почти вырвалась, но тут же оказалась лежащей на животе, вмятой лицом в подушку. Эдгар на миг замер, но я безмолствовала, и он поднял мою рубашку едва не до плеч и стал целовать мою спину, поясницу, спустился к ягодицам. Было ощущение, что он желает съесть меня. Хуже того — развратить. Он хотел сделать из меня разнузданную шлюху!

— Нет!

Я не смогла сдержать крик, когда он стал коленом раздвигать мне ноги. Однажды он уже овладевал мной так. Так спариваются животные, и я не находила себе места от стыда и унижения.

Я напряглась, стараясь вырваться. Но Эдгар был сильнее, удерживал.

— Тише, милая, тише…

Он был таким сильным. Я такой слабой в его руках… Я сама не понимала, чего хочу.

Эдгар лежал на мне и, словно забавляясь, легонько дул мне в затылок. Мне стало щекотно.

— Успокойся, Бэртрада. Доверься мне и не будь столь напряжена. Ведь в том, что происходит между нами, нет ничего предосудительного. Мы муж и жена. И апостол Павел не наказывал бы супругам заниматься этим, будь это грехом.

Поцелуй в шею, долгий, ласкающий. По моей спине поползли мурашки, но я не желала сдаваться. Я слабая женщина и полностью в его власти, но все же последнее слово останется за мной. И уж если мне не избежать совокупления, то спариваться мы будем, так как угодно мне.

Я повернулась к Эдгару, легла на спину и, вытянула руки вдоль тела.

— Владейте мной, супруг, только поскорее.