Исповедь сталиниста

— Я уже вызвал машину, — раздраженно ответил Алексеев. — Мчусь за Поповкиным. Он не такой гордый, как ты, — будем обедать в Центральном Доме литераторов или в гостинице «Украина». Хочешь — ищи нас.

— Но должен же я вначале взглянуть на тассовскую информацию!

— Ладно. Я распоряжусь, чтоб тебе приготовили.

Это же целую гору надо вновь перелистывать. Возьмешь конверт у нашей секретарши — Анны Алексеевны…

Поймав такси, я примчался в «Огонек», взял в секретариате адресованный мне конверт. Вскрыл его без свидетелей — в автомобиле, дав шоферу команду везти меня в ЦДЛ.

Все вроде было без подделки: официальный бланк ТАСС, жирными буквами телетайпа напечатана информация о присуждении премии. На обороте рукой Алексеева сделана карандашная надпись, звучавшая ернически: «Что молчите вы, народные витии?!»

Я был в каком-то оцепенении. Радоваться не спешил. Во мне все-таки гнездилось неверие в случившееся. А если допустить, что сообщение ТАСС — не алексеевская подделка, то лондонский корреспондент мог и ошибиться. Может, действительно произошло невероятное? Тогда надо бежать в ЦК партии советоваться, а то и каяться. Вынудили ведь Бориса Пастернака в 1957 году отказаться от Нобелевской премии за роман «Доктор Живаго»… Тут было над чем задуматься, тем более при моем совсем небольшом литературном реноме.

В ЦДЛ ни Алексеева, ни Поповкина не оказалось. Устремившись к дожидавшемуся меня такси, я неожиданно столкнулся в вестибюле с Сергеем Сергеевичем Смирновым. И вдруг отважился:

— Сережа! Присядем на минутку. Взгляни вот на эту бумагу.

Сергей Сергеевич прочитал тассовскую телеграмму и потерял дар речи. Потом сказал:

— Вот так Иван!.. Ну, что ж, поздравляю!

— Да ты всмотрись! Может, подделка!.. От Алексеева получил.

— Вроде все по форме, — не очень уверенно ответил мой фронтовой побратим.

— На всякий случай никому ни слова, — попросил я. — Если это не злая шутка, завтра будет сообщено в газетах.

— Ладно, пока помолчим. — Сергей заразительно засмеялся. — Могила!

Но пока я доехал до «Украины», Дом литераторов уже гудел от неслыханной новости… Не сдержал, видать, Смирнов своего слова, кстати, сам очень любивший экстравагантные шутки.

Пройдя холлы гостиницы «Украина», я увидел сквозь раскрытую дверь ресторана Поповкина и Алексеева. Они сидели уже за накрытым столом в дальнем конце зала и напряженно смотрели на вход. Заметив меня, торопливо взялись за закуски…

«Ясно: разыграли, гады!» — с убеждением подумал я, приближаясь к их столу…

— С нобелевским приветом! — Я пожал друзьям руки и уселся на приготовленный для меня стул.

Лицо Поповкина сияло от удовольствия, глаза блестели. В коварной улыбке подрагивали губы Алексеева, а пальцы рук нервно барабанили по краю стола — знакомая Мишина привычка.

— Ну, что, довольны?! Выманили Ивана из-за письменного стола? — с веселой укоризной сказал я. — А ведь за такие шуточки и в суд можно подать. Насидитесь в каталажке!

— Какие шуточки?! — будто всерьез взъярился Алексеев. — Покажи Евгению Ефимовичу тассовский бланк!

— Я его в туалете оставил.

— Ну и зря! — Миша налил в рюмки коньяк. — Ведь советоваться надо! Тебе в ЦК припечатают такую премию, что и от романа своего откажешься!

— Ладно, — успокоительно сказал Поповкин, подняв рюмку. — За Нобелевскую пить не будем, чтоб не сглазить. А бланк тассовский… Я такой уже видел у Сергеева-Ценского, когда старика выдвигали за «Севастопольскую страду». Но не дали премию… Готовься, Ваня, к тому, что и тебе, полковнику, тоже покажут кукиш. Да еще и виноватым будешь.

«Нет, не розыгрыш», — подумал я с холодком в сердце.

Поповкин, друживший с Сергеевым-Ценским, стал рассказывать занимательные подробности о том, как морочили старика, якобы присудив ему Нобелевскую премию, а потом отменив решение комитета. Обо всем этом я слышал впервые, веря и не веря. Но Поповкин вел разговор очень естественно и искренне, да при этом будто старался подготовить меня к тому, что премия мне не светит. И будто сочувствовал.

«Видимо, все-таки не розыгрыш». — Во мне стала рождаться пусть призрачная, но вера.

И вдруг я вспомнил о нашем общем друге — известном литературоведе Барабаше Юрии Яковлевиче, которого в свое время пригласили из Харькова в Москву на пост заместителя главного редактора «Литературной газеты». А затем перевели в ЦК партии на пост заведующего сектором литературы. Он-то уж должен знать правду! Я, улучив момент, вышел в вестибюль ресторана и позвонил по телефону-автомату Юрию Яковлевичу, Начал объяснять ему суть волнующей меня проблемы, но он перебил:

— Ваня, у нас уже все известно. Теперь ломаем голову, что тебе посоветовать. Но пока прими поздравления!. Жди моих звонков.

Все точно!.. Я вернулся в застолье, чувствуя себя всамделишным лауреатом премии Нобеля.