Силы были равны. Почти равны. Если бы не наручники, не обожженные ладони… Впрочем, Вала старался забыть об этом.
Черный меч рассек кольчугу короля, как тонкую ткань; финголфин невольно дрогнул, словно хотел схватиться за раненое плечо, — и внезапно увидел, как Враг повторяет его движение. Нолдо не стерпит насмешки ни от кого — тем паче гордый до безумия король Инголдо-финве, — гнев ожег его, как удар плети, и с яростным криком он рванулся вперед…
На мгновение Валу охватило болезненное недоумение: «Что это? Почему — со мной — так?..» Резкая боль — боль чужой раны — заставила его невольно дрогнуть, словно он хотел схватиться за плечо; в следующее мгновение он едва успел отклонить удар, нацеленный в его сердце.
Эльф рассмеялся, увидев, как расплывается на черных одеждах Валы кровавое пятно. «Его все же можно ранить. Можно. Может, можно и убить…» Теперь он бился яростно и уверенно, словно больше не ощущал боли от ран, наносимых врагом. Ее ощущал Вала.
— Я еще отмечу тебя… так, что ты… нескоро забудешь… эту встречу! — с гневной радостью выкрикнул Финголфин.
Вала не ответил. Теперь эльф метил в лицо и в горло; длинная рана рассекла правую руку Валы от локтя до запястья, до тяжелого железного браслета — он с трудом удерживал меч. Семь ран нанес ему Финголфин, хотя и сам был не раз ранен; Вала терял кровь — терял силы — и, чувствуя это, впервые крикнул, страшно и яростно. Король отшатнулся — и, оступившись, упал навзничь.
Вала встал над ним, поставил ногу на грудь поверженому врагу. Близко-близко — ледяные светлые глаза; слова тяжелы и горьки:
— Я не убью тебя, сын Финве…
Он не договорил: дотянувшись до меча, король вслепую нанес удар. Клинок рассек связки, распорол ногу длинной рваной раной — Вала скрипнул зубами и пошатнулся, но смолчал. Кровь его капала на эльфа, и внезапно король почувствовал ожог. Один… Второй… Кровь Мелькора жгла его, как расплавленный металл, боль впивалась в тело, как когти орлов. И тогда эльф закричал…
Последнее, что он услышал, — словно издалека доносящийся голос Мелькора:
— …и не будет ни жизни, ни смерти духу твоему. И не будет покоя тебе ни в свете, ни во тьме…
…С трудом Вала выпрямился, поднял окровавленное тело короля. «Пусть лежит на вершине черных гор. Не будет опозорено тело его — ведь он уже мертв…»
Однако почести, ничего не скажешь — поставил ногу на грудь поверженного и проклятого. Разве и так мало? А хотя бы похоронить — даже и не подумал. Ах да, ведь эльфы бессмертны, смерть для них всего лишь — игра…
Огромная тень с клекотом упала вниз. Орел подхватил тело эльфа, удар острых когтей рассек лицо Мелькора. Он согнулся от боли, закрывая лицо рукой — кровь ползла из-под его пальцев.
— Как же им было больно… — простонал он.
Осознал наконец-то! Нет, я не понимаю! Он что, совсем чадо неразумное, что ли? До сих пор не понять, что его ученики умирали страшно, — даже после того, как все же решился убить их собственной рукой!
Да, конечно, легко перетолковать все ТАКИМ образом, раз свидетелей не было. Но майя — орел Торондор — поведал об этом поединке Тургону. И нет песен о нем не потому, что его никто не видел, а потому, что горе потери слишком велико, чтобы выразить его словами. И это молчание убеждает сильнее тысяч летописных томов. Ни песен, ни плачей — лишь сухой немногословный рассказ летописца…
А здесь столько слов — только почему-то не верится…
Они видели все. И не смели сдвинуться с места. Такова была его воля. Но когда ринулась с неба с клекотом огромная тень и он, пошатнувшись, закрыл лицо руками, они бросились к нему.
— Глаза… глаза целы? — выдохнул один.
Закрыв ладонью изуродованное лицо, он протянул руку, словно ища опоры, и сжалось сердце от этого беспомощного жеста.
— Носилки, живо! — крикнул второй.
— Не надо, — сквозь зубы. — Я дойду сам. Покажите дорогу.
— Обопрись на мое плечо, Учитель…
Он старался идти сам. В какое-то мгновение он почти потерял сознание от слабости и боли и буквально повис на руках воинов. В голове мутилось, все плыло перед глазами, но он снова делал шаг. Бесконечные лестницы, мучительно тянущиеся коридоры, высокие залы — бесконечная пытка, мучительно тянущиеся мгновения пути, высокая звенящая нота — как игла в истерзанный болью мозг… Лица рыцарей Аст Ахэ — высеченные из камня маски, смесь потрясения и ужаса от кощунственной невозможности случившегося. Кровавые следы на ступенях, на черных плитах, кровь на руках воинов, кровь сочится меж пальцев. Как много крови…
Да что же это такое! А та кровь, которую он пролил и которую проливали ради него другие, — она что, не такая драгоценная, что ли?
Его подвели к ложу. Один из воинов пошел было к дверям. Не отнимая руки от лица, властно и твердо:
— Куда ты?
— Я позову целителя.
— Не надо. Принесите воды и чистого полотна. И уходите. Никто не должен входить сюда. О том, что видели, — молчите.