Исповедь Стража

Он задержал дыхание, словно входил в воду. Путь шел под уклон, он долго старался держать голову повыше, словно боялся захлебнуться туманом. Еще секунду глаза его смотрели поверх студенистого моря невесомых струй. Следующий шаг погрузил его в слепую бездну. И Берен пошел вперед, вниз — ибо идти назад означало погибнуть. Там, позади, не было надежды. Но впереди еще оставалась она, утешительница отчаявшихся. Ни холода, ни голода он не ощущал, как и времени. Не было ничего. А путь вел его все ниже и ниже, и Берен начинал думать, что пути этому не будет конца, пока не коснется его рука сердца Арды. И тогда он умрет. Странная мысль. Почему умрет? Может, оно — как те сказочные камни света, которые сжигают прикоснувшуюся к ним смертную плоть?

Он шел и шел, потеряв счет времени, пока вдруг не услышал звук и не очнулся. Вернее, это был даже не звук. Это было ощущение, какое бывает после внезапного глухого удара большого барабана, но самого звука не было. Он вдруг увидел, что стоит на дне долины. Было видно совершенно ровное, словно хорошо устроенная дорога, дно. Черно-серое дно, черно-серые стены тумана светлеют кверху, наливаясь тусклым печальным блеском старого серебра.

В душе Берена совсем не осталось страха. Он привык к тому, что здесь все было не так, и не пытался понять. Он ждал, что будет дальше. А дальше очертания долины задрожали, теряя четкость. Одна из стен налилась непроглядной чернотой, другая вспыхнула нестерпимо белым. И вот началось что-то непередаваемое. В клубящейся черноте и белизне началось какое-то движение, и одновременно Берен — не услышал — ощутил душой странные звуки. Это были какие-то стоны, плач, мелодии, что умирали, едва рождаясь, ибо не было в них силы существовать, не было основы, сути. Одновременно рождались и, распадаясь, гибли образы, и крики смерти, стоны агонии сопровождали это не-рождение. Стены сближались, и Берен с ужасом подумал — не поглотит, не раздавит ли его это? Но — этому не было дела до Берена, сына Барахира. Оно шло сквозь него, струилось и сплеталось вокруг.

Внезапно резкий визг рассек наваждение, с кровью, с предсмертным воплем, с воем, в котором гибли, как кровь свертывается от яда, образы. Все гибло, все рвалось. И вместо живых образов вдруг возникло нечто серое — бесформенное, словно клубок извивающихся щупалец. И оно ползло к Берену. Тварь — жуткое подобие паука. Жвала — крючковатые, пилообразные — плотоядно двигались, и зеленоватая слюна, пенясь, капала на землю. Восемь красных глаз впились в лицо человека, и человек застыл, как мышь под взглядом змеи… Теряя остатки воли, он нащупал рукоять меча… И тварь замерла, почуяв вдруг опасность, исходящую от добычи. Взгляд ее потерял силу, наполнившись страхом. И с отчаянным воплем, не помня себя, Берен ринулся навстречу твари. Та, видимо, привыкла к легкой добыче, и это нападение ошеломило ее. А он бил, бил по глазам, по жестким шипастым лапам, ломал жвала, и зеленоватая кровь брызгала на него, обжигала его…

Он стоял над бесформенной грудой серо-зеленой плоти, только сейчас ощутив страшную усталость. Но он не мог позволить себе упасть здесь, в нигде. Не мог умереть. Не имел права. И, шатаясь, он побрел, ничего не видя, только бы уйти отсюда…

Он не помнил, как попал сюда. Как пришел в этот спокойный лес, к чистому ручью. Он не хотел вспоминать.

Здесь было начало лета, лес был полон дичи и ягод. Первые недели Берен только ел и спал, приходя в себя. Вскоре он стал прежним с виду, но в душе его — он чувствовал это — что-то изменилось.

Однажды он проснулся в слезах и в тревоге, услышав — Песнь и, не в силах потерять ее, пошел туда, где она звучала…

Он подкрался тихо, словно лесной зверь, страшась спугнуть ту, что пела. Странная тоска и истома мягко сжимали его сердце. Она сидела на небольшом холме, поросшем золотыми звездочками незнакомых ему цветов, в голубом, как небо, платье, и волосы ее казались тенью леса. Она сама была вся из бликов и теней, и ему временами казалось, что она — лишь наваждение. Но она была — она пела. Что выдало его? Он ведь не шевелился. Может, она почувствовала его мысли, услышала, как стучит его сердце — ему казалось, этот стук заполняет мир от самых его глубин до невероятных высот… Песня оборвалась. На миг он увидел дивной красоты лицо — девушка испуганно вскрикнула и исчезла — словно распалась на тени и блики, рассыпалась веселым хаосом звуков… Берен застыл. Мир вокруг стал тусклым и бесцветным. Он осознал — она испугалась его. Почему? Он хотел ведь только одного — чтобы все это оставалось, не уходило…

Он тяжело опустился на землю на берегу ручья. Казалось, все кончено… Долго вглядывался в свое отражение. Берен был из дома Беора — темноволосый, светлоглазый, рослый. Ему минуло три десятка лет, и был он уже не зеленым юнцом — мужчиной в расцвете сил. Прежде женщины говорили, что он хорош собой… Но достаточно ли этого, чтобы певунья снизошла до беседы с ним… Он боялся. Но не мог забыть Песню.