Исповедь Стража

И страшно было: созданное им — совершенное, соразмерное, выверенное до мелочей — здесь казалось мертвым и грубым. Творения его рук, то, во что он вложил все знания, все умение, все силы свои, были неживой и косной материей. А то, что создавали Эллери, нарушало все законы, ломало каноны, но — жило. Не могло жить, не могло быть прекрасным, ибо прекрасно лишь соразмерное и совершенное — он знал это, — и все же…

А Учитель улыбался с едва заметной печалью и терпеливо объяснял — в десятый, в сотый раз, и снова показывал — смотри, ведь все это возможно, попробуй…

Ну, совсем дураком надо быть, чтобы после сотого раза не понять. Или Учитель был плохим учителем. Хороший учитель сначала выяснит, к чему склонен его ученик, и лишь потом станет развивать его дар и давать те знания, которые помогут тому идти вперед самостоятельно. А учить всему подряд — бессмысленно. И не понять этого с сотого раза… Благороднее было бы сказать — ты не можешь сделать того-то, но у тебя дар вот к этому, чем пытаться втолковать то, чего ученик не воспримет. Это же калечить его — да и только. Немудрено, что Курумо после этого счел себя несчастным.

Да и не сказал бы я, что только совершенное и соразмерное прекрасно. В этом я согласен. Но я видел творения эльфов, то, что пришло еще из Валинора, и не сказал бы, что это — не прекрасно. И не в одной соразмерности красота эльфийских творений.

Он хотел быть первым. А оказался — даже Учителю, именно Учителю он не смог бы признаться в этом — неудачливым учеником. Это было больно. Это было непонятно. И он ушел с головой в книги — он хотел знать все, жажда знаний пожирала его изнутри, как жгучее жестокое пламя, а цепкая память Бессмертного впитывала все до капли — вот, кажется, он уже понял все, с трудом смирял нетерпение, заставлял себя ждать, прежде чем вновь приняться за работу…

И снова — что бы он ни делал, все было мертво. И снова — непонимание, обида, боль; почему? Ведь он же теперь знает все, что знают Эллери, он помнит все, он все понял… С болезненным недоумением разглядывал свои руки — гибкие, сильные… неспособные творить живое.

— Но почему, Тано? Укажи мне ошибку, скажи, где я не прав, что я делаю неверно?

— Таирни… прости мне — я не вижу ошибки. Все правильно. Только — в этом нет живой крови.

Этого он не мог понять.

Вижу, что и Мелькор не мог понять. Не сказал бы я, что он великий Учитель. И, сдается мне, не к добру его наставничество обернулось для его учеников.

Вот он идет. Смеется. Волосы растрепались, весь — ветер, весь — полет. Он никогда не думает о Замысле — просто творит, и всему находится свое место. Каждому его творению. Кроме меня.

Смеется… Броситься навстречу, за руку взять, в глаза заглянуть… мне — хоть бы крупицу этой радости… Кто мне не дает? — Тано! Тано…

Увидят ведь. Все. Эти маленькие даже. Смешно. Я — буду — смешон. Нельзя, нет…

Бедняга. Как же Мелькор не видит, что творится с его сыном?

Он преклонялся перед Учителем, боготворил его, любил — безумно, ревниво, отчаянно. Он должен был заслужить любовь Учителя — не по праву творения, по праву ученика: завоевать эту любовь — любой ценой, любой ценой — стать первым, стать лучшим — единственным среди всех.

Он начал сторониться Эллери — Младших, Детей, с которыми он, майя, не мог сравниться. Он замкнулся от них в раковине глухой отчужденности.

Он избегал всех, даже Учителя; непереносимо было слышать это ничем не заслуженное: «Таирни».

И глухое отчаянье подсказало ему выход.

Если Эллери дороги Учителю — значит, он должен стать таким же, как они, — пусть и против воли. Уподобиться им. Научиться всему, что умеют они.

…«Учитель — скажи, объясни, что мне сделать? Я не понимаю, в чем моя ошибка… Прикажи — стать другим, прикажи — измениться, я исполню все — мне нужно только слово твое, Учитель!.. Я сумею — научи меня, укажи мне путь… Я буду жить — во имя твое, все творения мои, все силы мои, все, все — твое, все — возьми, только — научи, подскажи, что мне сделать… я слаб и неразумен, я не могу понять тебя, постичь замыслы твои — но прикажи, я изменюсь, я стану иным — первым хочу я стать в глазах твоих — не ради себя, нет, нет, ради тебя, потому что никто не будет так верен тебе, никто не сумеет любить тебя так, как я, вся жизнь моя — в том, чтобы быть рядом, и я хочу быть достойным тебя, не мальчишкой неразумным — первым среди учеников твоих, по праву — первым!., скажи, что мне сделать для этого, научи меня — я знаю, я верю, ты можешь — ты всесилен, ты знаешь все — загляни в душу мою, разберись, пойми… Учитель…»