Исповедь Стража

Лес был полон весеннего сумасшествия. Даже лужицы меж моховыми кочками неожиданно вспыхивали на солнце, словно смех, доносившийся с реки. Неужели купаются? Ведь вода еще холодная… Он пошел на смех. Здесь берег был самым высоким и лес подходил вплотную. На камне под обрывом кто-то сидел. Он раздвинул ветви. Совершенная неподвижность, бледно-золотые волосы — конечно, Оннэле Кьолла. Даже в этот яркий день. У нее бывали такие часы — ничего не замечая, она замирала, погруженная в свои мысли, и, если удавалось пробудить ее, говорила: «Я слушала». А что слушала — не могла объяснить. Однажды она почти весь день просидела так под холодным ветром и мокрым снегом — после того, как он пытался зримо изобразить Вечность. Но сейчас — сейчас ему не хотелось мудрых бесед. Хотелось сотворить что-нибудь… За волосы дернуть, что ли… Не успев задуматься толком, раскрыл ладони, шепнув Слово, — и вихрем ярких разноцветных искр закружились вокруг девушки невесомые пестрые мотыльки.

Оннэле медленно обернулась. Она улыбалась, а на коленях у нее он увидел венок.

— Задумалась?

— Мысли не выбирают часа, Учитель.

— Сейчас ведь весна. — Он улыбнулся. — Ландыши в лесу… Вот и венок тебе кто-то подарил…

— Да. — Девушка улыбнулась. — Гортхауэр.

— Да-а?

— Я поняла, о чем ты подумал. Все не так. Просто у меня не было венка.

— Неужели?

— Ну, наверное, я не так хороша, — улыбнулась она, и сразу стало понятно — она прекрасно знает, что очень хороша. — Впрочем, меня трудно найти. У Аллуа тоже нет венка — а ведь если бы она принимала все, то утонула бы в цветах! И Элхэ отвергает все подарки.

— Почему?

— Я не читаю мыслей… О, смотри — видишь? Только тихонько, Тано!

Он осторожно отвел ветки и посмотрел туда, словно боялся спугнуть. Моро и Ориен.

— Смотри, делают вид, что не знают друг друга, что им все равно! Даже когда никто не смотрит… Учитель, какой сегодня хороший день…

— В чем дело? — Он почти инстинктивно ощутил какую-то тревогу в ее словах.

— Я слушала. — Она промолчала. Затем, стремительно вскинув ярко-зеленые глаза, спросила: — Что такое смерть? Как это — умирать? Почему? Зачем? Это — не быть? Когда ничего нет? Значит, когда меня не было, это тоже было смертью? Или смерть — когда осознаешь, что это смерть, что ничего больше не будет? И в чем этот Дар, который ты дал нам? Мы ведь не говорили с тобой об этом. Наши отцы сделали за нас этот выбор, они не вслепую выбирали. Так и я хочу знать.

— Ты… хочешь говорить о смерти в такой день?

— Мысли не выбирают часа. — Взгляд тверд. Он знал — она не отступит.

Мелькор помолчал, потом заговорил медленно, глуховато:

— Я еще не говорил с тобой об этом… От начала подобные вам — их называют там эльдар — не в силах покинуть мир. Для них Арта — ларец, от которого выброшен ключ: души их остаются в мире до его конца. Пройдут тысячи тысяч лет, и мир погибнет, ибо он не вечен. У всего есть конец и начало. Что будет с душами, заключенными в пределах мира? Смерть для людей — продолжение пути, они могут остаться в Арте — или уйти в иные миры, начать все заново… Они вольны выбирать. Не скованы предопределением.

— Значит, смерть — это благо?

— Нет — если нить жизни прервана до срока. Да — если Свободный делает выбор сам. — Голос Изначального звучал все глуше и тяжелее. — Жизнь людей не должна была быть так коротка, от начала они были подобны вам… Тот, кто ушел, не успев завершить начатого, может вернуться. Кто пожелает, сможет писать свою жизнь заново, с чистого листа. Душа не знает смерти, Оннэле. Душа не знает смерти…

— Не надо больше, Тано. Не сегодня.

— Мысли не выбирают часа.

— В такой день… — Она улыбнулась.

— Хорошо, сдаюсь. Ну, и кому же ты подаришь венок?

— Гортхауэру. Он сделал приятное мне, почему же мне не ответить тем же? А ты?

— Не знаю… — пожал он плечами.

Девушка задумалась.

— Мне кажется, — проговорила раздумчиво, — я знаю, кто ждет от тебя весеннего дара, Тано. Только… прости, я этого я не скажу.

…Сейчас все в мире казалось Ортхэннэру новым, непривычным, неизведанным, все вызывало в нем радостное изумление. Прав был Учитель, назвав тот весенний день — днем его рождения. Он жадно впитывал в себя красоту мира, словно знал уже — это последняя весна и никогда не суждено ей повториться…

Он бродил по лесу, когда вдруг — услышал песню. И замер, не решаясь подойти ближе, словно боялся спугнуть трепетную чуткую птицу. Человек поет так, лишь когда он один, и нет ему дела до того, что подумают о его песне другие.

Постепенно он стал различать слова:

Прозрачно-зеленая льдинка — печаль, легкий вздох белокрылой зимы -

тебе не увидеть высоких вершин, не услышать северный ветер,

недолог твой век…

Надломленный стебель полыни, тебе не быть вплетенным в венок,

родниковой водой серебристых лучей не омоет тебя луна;

ты останешься горечью памяти на губах…

И мне из цветов и звезд венка уже не сплести:

горькие воды моря таят жемчужины скорби,

не дойти до светлых долин, где встречи трава растет…

Серебряной нитью жизни цветы перевить не сумею -

легче, чем тонкую паутинку, западный ветер ее разорвет.

Лишь трава разлуки так высока…