Исповедь Стража

«…и Артано ты предал, как предал меня, и поделом тебе — теперь никто больше не сможет тебя любить, слышишь — никто! И не будет у тебя больше учеников, никогда… больше… не будет!.. Тебя не будет — и я буду свободен! Никто о тебе не вспомнит, а если и вспомнят — будут проклинать тебя, само имя твое забудут — так и останешься навсегда Морготом! Что ты молчишь? Или тебе ответить нечего? Ну?!»

Он прокусил насквозь губу, и струйка крови вязко стекает из угла рта: не закричать, только не закричать, только бы…

— …Но, конечно, твой недостойный раб будет прощен, если ты замолвишь за него хоть слово. Что же ты молчишь? О, понимаю, понимаю, гордость твоя не позволяет заговорить с нами, ничтожными. Ты же, как-никак, Владыка Всего Сущего! Ну, скажи же хоть слово! Что же ты молчишь, проклятый!!!

Младший брат Гортхауэра наклонился к лицу Черного Валы, словно хотел полюбоваться своей работой:

— Учитель, снизойдешь ли ты до того, чтобы взглянуть на своего недостойного ученика?

Внезапно Курумо отшатнулся с безумным воплем ужаса. Смотревшие на него страшные пустые глазницы — провалы в окровавленную тьму — зрячие.

…Отворились Врата Ночи, и Вечность дохнула в лицо…

…Оставался один шаг. Один-единственный шаг. И он сделал его.

…Звезды завертелись бешеным хороводом, и вместе с этой коловертью в тело начала ввинчиваться боль. Наручники словно вгрызались раскаленными клыками в плоть все глубже, пустые глазницы будто залил расплавленный металл. Боль была нескончаемой, неутихающей, к ней нельзя было притерпеться, привыкнуть. Так мучительно рвалась связь с Ардой, и он висел в нигде, растянутый на дыбе смерти и жизни, изорвав в клочья губы — чтобы не кричать, чтобы те, кто видит его муки, не могли торжествовать. Он превратился в сплошную боль, не в силах уйти от нее в смерть, не в силах вырваться из ее медленно впивающихся в тело когтей. Он не мог даже сойти с ума, и ужас захлестнул его, когда он понял, что обречен вечно терпеть эту пытку в полном сознании, безо всякой надежды на избавление, и никогда, никогда не кончится это…

…В ту ночь на землю обрушился звездопад…

Одинок.

Одинокий волк.

Где твой Учитель, Ученик?

Ветви деревьев хлестали его по лицу, как плети, но он не чувствовал этого.

Шипы терновника впивались в его кожу, но он не ощущал этого.

Звезда горела нестерпимо ярко, и разрывалось, не выдерживало сердце.

Он шел и шел, не видя дороги пустыми от отчаянья глазами.

Не успеть — даже быть рядом.

Не сумел — защитить. Не сумел даже — разделить муку.

«Будь я проклят!..»

…Эонвэ предстал перед ним, снизойдя до разговора с Черным Майя, слугой Врага: Эонвэ блистательный, в лазурных — золотых — белоснежных одеждах, Эонвэ громогласный — «уста Манвэ», Эонвэ великий, глашатай Короля Мира.

— Зачем пришел ты, раб Моргота? — с презрительной надменностью победителя бросил он.

Тяжелая золотая гривна, осыпанная бриллиантами и сапфирами, охватывала шею Эонвэ, как ошейник.

Ошейник…

Гортхауэр стиснул зубы.

Глашатай Манвэ казался сгустком слепящего света рядом с Черным Майя. Алмазная пыль Валинора покрывала его золотые волосы; это казалось слишком неуместным в окровавленном сумраке Средиземья.

Эонвэ счел молчание Гортхауэра растерянностью и покорностью и возвысил голос.

— Твой хозяин уже получил свое за все зло, причиненное Средиземью. Твоя участь не будет столь тяжела — ты всего лишь исполнял приказ… Принеси покаяние, склонись перед величием Валар — и они простят тебя, как был прощен бунтовщик Оссе: Великие милостивы. Ты верно понял: сила и правда — на нашей стороне. Воля Единого…

Он говорил и говорил — громко, высокомерно, кажется, наслаждаясь звучанием собственного голоса.

А Гортхауэр не слушал его.

Не слышал. Он видел…

Эльфы — Дети Илуватара. Майяр — Народ Валар. Если первые могли заблуждаться, если их судили эльфы, то этих — могучих, почти равных, надо было наказать примерно. Или заставить раскаяться. Как Оссе. Чтобы не осталось в Арде, тем более в Валиноре, и следа мысли Проклятого.

Я видел… Я был…