Мне было ясно, что львиная доля всех этих насмешек падала на мою дуэль, причиной которой была та же самая женщина, на мою непобедимую страсть к ней, словом, на все мое поведение в этом деле. Выслушивая замечания по поводу того, что она заслуживает самых позорных прозвищ, что в конце концов это презренная женщина, быть может совершившая поступки и похуже тех, которые стали известны, я с горечью ощущал, что и я был таким же обманутым глупцом, как многие другие.
Все это не нравилось мне. Молодые люди поняли это и стали сдержаннее, но у Деженэ были свои планы. Он задался целью излечить меня от моей любви и боролся с ней беспощадно, как с болезнью. Многолетняя дружба, основанная на взаимных услугах, давала ему известные права, и так как он действовал, как ему казалось, из самых благих побуждений, то он, не колеблясь, отстаивал эти права.
Поэтому он не только не щадил меня, но, заметив мое смятение и стыд, начал делать все, чтобы как можно более усилить эти чувства. Вскоре мое раздражение сделалось слишком явным, чтобы он мог продолжать, — тогда он остановился и избрал политику молчания, которая сердила меня еще больше.
Настала моя очередь задавать вопросы. Я ходил взад и вперед по комнате. Мне невыносимо было слушать рассказ об этом происшествии, и все-таки я хотел услышать его еще раз. Я силился улыбаться, силился принять спокойный вид, но все было напрасно. Деженэ, выказавший себя вначале отвратительнейшим болтуном, внезапно онемел. Он хладнокровно смотрел, как я шагаю по комнате и беснуюсь, словно лисица в клетке зверинца.
Не могу выразить, что я испытывал. Женщина, которая так долго была кумиром моего сердца, потеря которой причинила мне такие жестокие страдания, единственная, кого я любил и кого хотел оплакивать до самой смерти, сделалась вдруг бесстыдной и наглой тварью, стала предметом непристойных шуток молодых людей, предметом всеобщего порицания и глумления! Мне казалось, что я ощущаю на своем плече прикосновение раскаленного железа, что я отмечен неизгладимым клеймом позора.
Чем больше я размышлял, тем больше сгущался мрак вокруг меня. Время от времени я оборачивался и видел холодную усмешку или наблюдавший за мной любопытный взгляд. Деженэ не уходил. Он отдавал себе отчет в том, что делал: мы были старыми друзьями, и он хорошо знал, что я способен на любое безумство и что мой пылкий нрав может заставить меня перейти границы на любом пути, кроме одного. Вот почему он старался унизить мои страдания и проложить путь к моему сердцу, воздействуя на рассудок.
Наконец, увидев, что я дошел до того состояния, в какое он хотел меня привести, он решил, что настала минута нанести мне последний удар.
— Так вам не нравится эта история? — спросил он у меня. — Что ж! Я могу рассказать вам другую, более интересную, причем она является завершением первой. Дело в том, милый мой Октав, что сцена у госпожи *** происходила в прекрасную лунную ночь. Так вот говорят, что, пока оба любовника ссорились в доме своей дамы и собирались перерезать друг другу горло, на улице перед окнами спокойно разгуливал силуэт, который был очень похож на вас и в котором узнали вашу особу.
— Кто это выдумал? — спросил я. — Кто видел меня на улице?
— Да ваша любовница собственной персоной. Она рассказывает об этом всем и каждому так же весело, как мы только что рассказали вам ее историю. Она уверяет, что вы еще любите ее, что вы дежурите у ее дверей, что вы… словом, все-что угодно… Хватит с вас и того, что она публично болтает об этом.
Я никогда не умел лгать, и всякий раз, как мне хотелось скрыть что-нибудь, лицо мое неизменно выдавало меня. Однако же самолюбие, стыд помешали мне признаться в своей слабости при свидетелях и заставили сделать над собой усилие. «Возможно, что я и был в то время на улице, говорил я себе, — но ведь если бы я знал, что моя любовница еще хуже, чем я думал то уж, конечно, не был бы там». В конце концов я убедил себя, что меня не могли видеть ясно, и сделал попытку отрицать. Я покраснел при этом так сильно, что сам почувствовал бесполезность притворства. Деженэ улыбнулся.
— Берегитесь, — сказал я ему, — берегитесь! Не заходите слишком далеко!
Я продолжал, как безумный, шагать по комнате, я не знал, на кого излить свою злобу. Мне бы следовало расхохотаться, но уж это было свыше моих сил. В то же время очевидность фактов убеждала меня в том, что я был неправ.
— Да разве я знал? — вскричал я. — Разве я знал, что эта презренная женщина…
Деженэ сделал презрительную гримасу, словно говоря: «Вы знали вполне достаточно».
Я запнулся, потом начал бормотать бессвязные, нелепые фразы. В последние четверть часа я не переставал волноваться, кровь моя разгорячилась, в висках стучало, я уже не мог отвечать за себя.
— Возможно ли, я — на улице, в слезах, в отчаянии, а у нее происходит эта сцена! Она глумилась надо мной, глумилась в эту ночь! Полно, Деженэ! Уж не приснилось ли вам все это? Неужели это правда? Неужели это возможно? Откуда вы знаете об этом?