Исповедь травы

Лугхад небрежно выхватывает из воздуха ветку цикория и, улыбаясь, подносит к лицу, словно желая вдохнуть неповторимый аромат... заррраза!

- Благодарю тебя, принцесса...

Лоти испуганно хватает меня за плащ, но я, отбросив чары, спокойно выхожу в пределы Его видимости. Китт, завидев Лоти в форме Рыцаря Залов, ойкает и на всякий случай исчезает в развалинах - у девчонок ее возраста не бывает лицензий на занятие древнейшим промыслом.

- А вот и я, - говорю я как ни в чем не бывало. - Прошу прощения, что заставила ждать меня всю ночь, но если бы не эта девушка, могла бы совсем не вернуться. Иди сюда, познакомлю с очень хорошим человеком.

В следующую секунду Лоти издает самый громкий вопль за сегодняшнее утро: Лугхад откладывает гитару и спокойно прыгает вниз с приличной высоты. Я уже успела привыкнуть к этой Его манере. Когда-нибудь Он таки сломает себе ногу, даром что Нездешний, как кошка, всегда приземляется на лапы...

- Мой привет и поклон вам, госпожа, - произносит Он, оказавшись перед Лоти.

- Да озарит солнце твою удачу, Мастер Лугхад, - склоняется та перед ним. - Я Лотиа-Изар Серид, воительница Залов Ночи, но... я тоже иногда слагаю песни. И хотя только от подруги твоей слышала я об обычаях братства, именуемого Орден Слова, но все же прошу тебя о радости стать твоей Ученицей, пока не встретится мне учитель моего Пути.

- По-моему, она Растящая Кристалл, - поясняю я и добавляю с уже дежурной конспирацией: - Я, конечно, в этом не сильна, проверь лучше сам.

- Что ж, пойдем в дом, Лотиа-Изар, - произносит Он, ничуть не удивившись. - Буду рад услышать, как поет моя гитара под твоими руками.

Я прячу злорадную ухмылку: гитара-то осталась наверху, и желая скрыть от меня ночную отключку (хотя что уж тут скрывать, емкость прекрасно видна с улицы), Он сам полезет за ней по ненадежной лестнице... Пить надо меньше! Древняя мудрость, но от того не менее верная...

"ОТНИМИ МОЕ СЕРДЦЕ У ТЕХ, КТО ПРИХОДИТ ИЗ СНОВ..."

- Говори, Лиганор.

Ночь. Еще одна из многих бессонных ночей, проведенных мною подле Безумца. Как обычно, мы сидим на полу в зале, открытой в небо, и пламя одинокой свечи, стоящей меж нами, вздрагивает от наших голосов.

Каждый раз почти дословно повторяется этот наш диалог:

- Что говорить, Лугхад?

- Слова.

- Я... не умею... как надо...

- Все равно. Говори что хочешь, светлое, темное, чужое или даже свое - каким бы несовершенным ни было, говори, как умеешь... Дай мне твой голос.

Я смотрю в небо. Сегодня луны нет. Две или три звезды поблескивают меж обгорелых балок.

- И снова не будет света

В разрывах туч фиолетовых,

Заплачет осеннее небо

О тех, кого рядом нету

В ту ночь на излете лета.

И стены тонкими станут,

И звезды странного цвета

В забвенье, как в воду канут.

Утихнут пустые споры

И все мы иными станем,

И молча в окна заглянем,

Где свет одиноких фар

Дрожит на асфальте влажном,

И в том отголоске спора

Неважное станет важным...

Когда я Говорю, голос у меня очень меняется, струной дрожит в темноте, и я слушаю его отстраненно, словно Говорю не я, а кто-то другой. Это _мое_ Сплетение - старое-престарое, в Ордене оно давно уже успело в классику войти. А если вещь постоянно на слуху, забываешь, что когда-то сам ее сложил...

- Так плакал осенний Город,

Струясь по ночной листве,

Стекая по мокрой траве,

И ветви вздыхают печально,

И в этом шелесте веток

Я слышала плач по лету...

А дождь бахромой хрустальной

Глаза фонарей закроет,

Слепые окна затянет

И тайну ночь не откроет,

И снова меня обманет.

Тот дождь, напоенный светом,

Всю ночь мне в окно стучался

Так Город прощался с летом.

Так Город со мной прощался.

- Хорошо... - Он откидывается на стену и закрывает глаза в бессилии наслаждения. Так мог бы сказать человек, завернувшийся в теплое одеяло после суток под проливным холодным дождем. Так говорят, когда под напором лекарства или магии целителя медленно отступает боль, уже успевшая стать привычной, но от того не менее нестерпимая...

- Хорошо... Тепло...

Сколько раз, проснувшись ночью от непонятной тревоги, я обретала Его на разрушенных перекрытиях или на крыльце, с гитарой и полупустой бутылкой чего-нибудь золотого или красного, а то и просто со свечой в руках, и взор устремлен ввысь, а движения губ складываются в страстное: "Я прошу, подари мне покой!" Я подхожу, сажусь рядом, и мы молчим час, другой... А потом Он начинает петь, и в песне той исступленная мольба - нет, не ко мне, я здесь так просто, как олицетворение женщины вообще, и до моих чувств нет ему никакого дела... а к другой, непостижимо прекрасной, чувственно-холодной, чье имя даже не Райнэя на самом-то деле, а Черная Мэльд - невзаимная любовь. Та, что питается этими мольбами и находит высшее наслаждение в том, чтобы на них не отвечать... В такие ночи лунный свет кажется мне материальным воплощением Его тоски.