Исповедь травы

В любом случае, папочка, кто бы ты ни был, хоть демон-хва из когурийской сказки – но отсутствие твоего генотипа в окружной поликлинике поломало твоей дочери всю жизнь. И так-то, как дочери неизвестного отца – не больше одного ребенка. А прибавить сюда телосложение – родилась-то на месяц раньше срока, вот всю жизнь и не хватало десяти процентов до минимальной нормы веса – да еще и болевой порог пониженный…

Никто и никогда не возьмет ее замуж. Кому нужна женщина, не способная дать жизнь детям?!

Из комнаты донесся дружный смех сестренок. Вот уж у кого не будет подобных проблем – все три прекрасные ругианские телочки, спортивные, с хорошей родословной и звучными кличками, взятыми все из тех же сериалов: Маэстина, Дзидра, Альдона… Леопольд Ковенски великолепно делает все, за что ни возьмется, в том числе и дочерей.

Другое дело – она, старшая. Угнела. Ни лыжи, ни велосипед, ни даже танцевальная студия… И кому нужна теперь ее хваленая красота, единственное, кроме имени, отцово наследство? Красота, уже год как ставшая несомненной и обещавшая развернуться в нечто большее…

А впрочем, известно, кому. Красивая женщина, любовь с которой не оставляет последствий…

За окном темнело. Она взяла со стола зеленую свечку в форме белки, символа этого года. Оглядываясь на дверь, коснулась пальцами фитиля – и тут же над свечкой вспыхнуло маленькое дрожащее пламя.

Угнела! Она гордилась этим и тем, что внешностью удалась в своего непонятного отца. И ни за что и никогда не променяла бы его имя на респектабельно звучащую фамилию Ковенска.

Она полезла на стул, желая поставить свечу повыше – и снова резанула острая боль между ног.

– Ненавижу! – исступленно воскликнула она, стоя на стуле и держа свечу в протянутой руке. – Ненавижу этот гребаный Ругиланд! И президента Виторию ненавижу с ее проклятой программой сохранения генофонда! И все это благополучное семейство Ковенски тоже ненавижу! И ящик ваш с идиотскими сериалами, и институт, и вообще химию нашу наследственную, и весь этот мир!!! Господи, если ты действительно есть, скажи – неужели нигде в мироздании нет места, где я смогу жить так, как я, а не как надо им?! Хочу туда! Хочу!

(Тогда она еще очень легко бросалась этим словом – «ненавижу», ибо было ей лишь неполных семнадцать лет. Всем нам в этом счастливом возрасте хотелось умереть как можно более красиво и посмотреть, как наши близкие будут плакать над нашим гробом…)