Исповедь травы

Лугхад сейчас шляется где-то по кабакам совсем в другой части города, а может быть, сидит на полуобвалившейся башенке нашего «замка ужаса» и сверху меланхолично взирает на вечерний Кармэль. Во всяком случае, вечер сегодня пропал – утром я наступила босой ногой на осколок бутылки. Рана не то чтобы глубокая, но нормально танцевать я смогу дня через три, не раньше. Трать-тарарать, вот поймаю Ярта, этого маленького свиненка – и пусть не рассчитывает на мой гуманизм! Я его живенько отучу пить пиво тайком от матери, а потом швырять пустые бутылки в окна соседям!

Пока что гоп-компания во главе с рыжим шаманом обосновалась на нашем заветном месте – третьей площадке широкой парадной лестницы, ведущей в парк, которую я, по аналогии с Городом Дорожного Миража, зову Лестницей на Небеса. Ну, нам они не конкуренты – они здесь только потому, что Даммис, их флейтист, спросил у меня разрешения. В отличие от шамана и черненькой, с ним я знакома уже давно – вместе голубей крали из голубятни толстого Форка. Но тем не менее стоит зажить моей ноге – и эта троица тут же отправится искать себе другое место. Пока я здесь, Лестница моя по праву первооткрывателя.

Однако надо отдать им должное – толпу они собрали немногим меньше той, что собираем мы с Лугхадом. И не только простонародье – вон тот алый камзол явно принадлежит Рыцарю Залов из личной охраны лорда Райни, Владыки Каэр Мэйла. Да и вообще хватает народу, которому дозволено носить оружие, а также дам под покрывалами. Но все же – сколько ни бейся в истерике этот деятель, никогда ему не играть так, как Лугхаду. У того, бывает, руки почти и не движутся по струнам, а гитара сама поет. И в безумии, и в беспамятстве Магистр остается Магистром…

Два с небольшим месяца, как я под Тенью – а для всего Кармэля, или Каэр Мэйла, как называет его Безумец, я уже давно Лигнор-танцовщица, одна из городских достопримечательностей, сумасшедшая подружка ненормального Лугхада (ибо нормальная женщина с таким не свяжется)… Сразу говорю, дабы пресечь все возможные кривотолки: что бы ни говорили на этот счет в Кармэле, отношения между нами так и остались чисто братскими, что, скажем так, вполне меня устраивает. Уж лучше я буду хранить верность Флетчеру, чем лишний раз подтвержу справедливость цитаты из моей ученицы Клейдры: «Любовь его лишь с гитарой, всю страсть отдает он песне…» С менестрелями оно так частенько бывает, и хватит об этом…

Первые пять дней моих гастролей в «Багровой луне» уже благополучно забыты, так как я засунула зеленое платье на самое дно сумки. Оно было нужно лишь для привлечения Его внимания. Сейчас же я одеваюсь в черное, как большинство горожан, изредка – в бледно-желтое, в общем, выгляжу вполне обычно для Кармэля. После того бешеного вечера, когда я отхлестала Лугхада мокрой тряпкой, и начались наши вечерние концерты на предмет заработка – мое обещание танцевать под его гитару сломило Его упрямство. Он и сейчас куда охотнее играет для меня, чем поет сам, но голос Его постепенно обретает прежнюю власть. И это так странно не сочетается с Его все еще человеческой, кармэльской манерой держаться – развязной и в то же время отстраненной… Такая углубленность в бездны прошлой боли до сих пор мешает Ему – не только Говорить, но даже полноценно работать на публику.

К тому же общее количество того, что Он выпивает… Я первая готова признать, что напоить Нездешнего невозможно – но все-таки эта привычка не способствует Его возвращению на прежний уровень. И поздно вечером, когда мы возвращаемся домой, бренча честно заработанными деньгами, между нами все еще нередки такие разговоры:

«Опять?»

«Что – опять?»

«Опять „Литанию“ три раза начинал! Вот помяни мое слово – в следующий раз во время танца непременно опрокину твою бутылку с пойлом!»

«Это я пытался хоть как-то отвязаться от дурехи в серой рубашке… Не вставать же и не говорить – извини, девочка, но под „Литанию“ не танцуют и уж тем более не приплясывают, отбивая ритм!»

«Тогда в следующий раз мигни мне, я сама уйму этих балбесов. Но ты, если уж взялся петь, пой, а не валяй дурака! Возьми себя в руки, мать твою дивную!»

«Миллион чертей, вот сказал бы мне кто полгода назад, что абсолютно посторонняя ведьма будет меня воспитывать…»

«А я тебе уже не посторонняя. Мы работаем вместе, разве этого не достаточно?» – и, удерживая Его взгляд (что очень непросто), именно с той интонацией, с какой надо: «Брат мой…». И высшая моя награда – улыбка, подобная лучу утреннего солнца, что все чаще озаряет Его лицо!

Мелочь, скажете? А по-моему, вовсе нет. Как легко сняла я с Него привычную броню чуть надменной раздражительности – и неожиданно оказалось, что никакой другой защиты у Него нет, словно и не Камень сопутствует Его Воде, а такой же, как у меня, Огонь. И потому боже упаси хоть как-то надавить на Него – характер не тот, да и бесполезно. Он должен вспоминать сам…