Исповедь царя Бориса

— Это как посмотреть, сынок. За годы правления царя Ивана Васильевича Грозного было казнено около четырёх тысяч человек, включая разбойников и убийц. Это известно довольно точно, потому что имена всех умерщвлённых записаны в Синодике царя, поминальном церковном списке, который составлялся на основе земских и опричных приказов. Иван Васильевич всегда заносил имена приговорённых к смерти в поминальные списки и рассылал пожертвования монастырям, чтобы там молились за души умерших преступников. Заметь, Федя: Иван Васильевич просил монахов молить Бога не о прощении царя за отправку людей на смерть, а об избавлении душ казнённых преступников от дьявольского огня и страданий на том свете!

— И всё же четыре тысячи убито!

— Не торопись, Фёдор. Давай теперь посмотрим, что происходило и происходит в Европе. Во времена опричнины на Руси католическая инквизиция осудила на смерть всех голландцев как еретиков, а испанский король Филипп II приказал привести этот приговор в исполнение. К счастью, его приказ не удалось выполнить до конца, однако испанская армия только в Харлеме убила двадцать тысяч человек, а всего в Нидерландах уничтожили около ста тысяч жителей, из которых было сожжено живьём на кострах двадцать восемь с половиной тысяч человек!

— Но, батюшка, там же была война! А царь Иван казнил собственных людей…

— Что ж, вот тебе другие примеры. Приблизительно в те же годы во Франции в Париже только за одну ночь убили три тысячи гугенотов, а в остальной стране за две недели ещё более тридцати тысяч.

— То из-за религии… — буркнул царевич, но Годунов гневно прервал его:

— А из-за религии, значит, убивать можно? Изменник князь Андрей Курбский себе в оправдание тоже обвинял царя Ивана Васильевича в чрезмерных казнях воевод и бояр русских, писал, что он разрушал в Литве церкви и убивал людей прямо в храмах, стараясь как можно лучше выполнить царский приказ. На его ложь Иван Васильевич так Курбскому ответил, подай-ка мне, Федя, вон тот свиток, что на столе лежит.

— Этот, батюшка?

Борис Годунов дрожащими от слабости и волнения руками взял поданную сыном бумагу, развернул, быстро проглядел и, найдя нужное место, громко прочитал:

«Не предавали мы своих воевод различным смертям, а с божьей помощью мы имеем у себя много воевод и помимо вас, изменников. А жаловать своих холопов мы всегда были вольны, вольны были и казнить…

Кровью же никакой мы церковных порогов не обагряли, мучеников за веру у нас нет. Когда же мы находим доброжелателей, полагающих за нас душу искренно, а не лживо, не таких, которые языком говорят хорошее, а в сердце затевают дурное, на глазах одаряют и хвалят, а за глаза расточают и укоряют, когда мы встречаем людей, свободных от этих недостатков, которые служат честно и не забывают порученной службы, то мы награждаем их великим жалованьем.

Тот же, который, как я сказал, выступает против нас, заслуживает казни за свою вину. А как в других странах карают злодеев, сам увидишь — не по-здешнему! Это вы по своему злобесному нраву решили любить изменников, а в других странах изменников не любят и казнят их и тем укрепляют власть свою. А мук, гонений и различных казней мы ни для кого не придумывали: если же ты говоришь об изменниках и колдунах, так ведь таких собак везде казнят».

Царь Борис отдал сыну свиток, и тот положил его на прежнее место. Немного отдышавшись, Годунов продолжил своё повествование:

— Так-то, Фёдор! Много лжи о том, как много якобы безвинно казнил царь Иван Васильевич князей и бояр русских понапридумывали разные предатели, вроде князя Курбского, нарушившего крестное целование о верной службе царю и Отечеству. И даже свои грехи постарались на Ивана Васильевича переложить — дескать, по его приказу зверствовали! Враги наши в Европе эти лживые измышления с удовольствием подхватили и распространили по всему миру. И не тебе бы, русскому царевичу, этим лживым слухам верить, а тем более — повторять!

— Прости, батюшка…

— Не у меня прощенья проси! Слушай дальше.