Однажды, мучимый голодом, я шёл по коридору общежития и уловил умопомрачительный запах свежесваренного борща из комнаты друга, с которым мы не раз прежде делились последним куском. Я открыл дверь и, истекая слюной, радостно сел за накрываемый к обеду стол. Это было у нас раньше в порядке вещей. Но теперь новый товарищ моего друга прямо и недвусмысленно выразил своё неудовольствие подобной бесцеремонностью и прямо указал мне на дверь. Мой друг, не раз сидевший за моим столом, промолчал. Возможно, он был в таком же безденежном положении, как и я, и тоже сидел за столом в качестве нахлебника. А может быть, новый, всегда обеспеченный деньгами сосед по комнате стал ему ближе и нужнее, чем я.
Онемевший от неожиданной обиды, я вышел. Мой бывший друг не догнал меня тогда, не извинился и не объяснился потом. Позднее он неожиданно занялся фарцовкой, благо иностранных студентов со всего мира в нашей общаге было чуть меньше, чем иногородних, и никогда уже не нуждался в деньгах.
А тогда я, душимый слезами обиды, ворвался в свою комнату, рухнул на койку и написал стих. Видимо, мне суждено в момент возникновения сильных чувств писать стихи. Это конечно не было стихотворением в полном смысле. Скорее наспех зарифмованные чувства.
Гоголев взял с журнального столика потрёпанную записную книжку, на серой обложке которой было написано синей пастой «Стихи, цитаты, афоризмы», открыл на отмеченной закладкой странице и прочёл:
Да, я верил тогда в коммунизм. Я и сейчас в него верю.
— Ты серьёзно? — удивился Лидин.
— Конечно. Ведь коммунизм — это мечта о счастливой безбедной жизни, об обществе, где нет голода и несправедливости. Короче, о рае на земле. А вовсе не о государстве, где правит генсек компартии. При коммунизме ни партий, ни государства быть не должно!
— Ты шутишь! А нам теперь говорят…
— Вам теперь говорят чушь. И нам в то время много чего говорили, неужто ты уже всё забыл? Отличия между коммунизмом и тем, что строили в СССР — это была одна из постоянных тем наших споров. Я защищал от нападок Сталина, не знал, кто такой Берия. Был уверен, что мы «идём правильным путём». В студенческой среде всегда были «стукачи» КГБ, но что удивительно, их не оказалось в нашей маленькой нищей коммуне, и все наши споры, антисоветские высказывания некоторых из нас, проклятия, проорённые в запальчивости, остались без последствий. А вот когда общага заселилась полностью, каждый шаг любого из нас скоро становился известен руководству. Мы быстро узнали тех, кто следил за иностранцами, но вот следящих за нами…
Но это — другая тема. Вернёмся к литературе. В студенческой общаге практически не было условий для творчества: постоянный шум, невозможность уединиться, обдумать сюжет. Но я всё-таки как-то умудрялся сочинять небольшие рассказики. Некоторые из них даже были напечатаны в журналах «Студенческий меридиан» и «Юность». О больших же формах я тогда и не мечтал. Откровенно говоря, мне больше нравилось крутить романы с девушками, чем писать их.